Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Клео понимал, отчего старые китайцы вдали от родины предков, на которую не вернутся никогда, цепляются за древ­нее лечение. Последняя почва для воспоминаний о про­шлом, беседа ни о чем, заинтересованное общение людей, каждый из которых — теперь сам за себя. Так они черпают силу духа для смерти на чужбине. Ах, отец, отец!

Гонконгский травник обладал несомненными признака­ми мудрости. Пучок волосков произрастал из ухоженной бородавки на левой щеке. Очки в стальной оправе впивались в переносицу. Бугристый шрам на шее Лин Цзяо не вызвал у него интереса. Это свидетельствовало о том, что внешние признаки болезни для действительно опытного врача несу­щественны.

Клео опасался, что травник заговорит на кантонском на­речии. В Сайгоне, в Шолоне, в 1950-м отцу это дорого сто­ило. Депутат Лин Цзяо завязывал связи с местными китай­скими общинами, в том числе и кантонской, поскольку земляков с севера разыскать не удалось. В ресторане «Дели­катесы дракона» владелец спичечного предприятия, как принято, поругал блюда, которые заказал. Дескать, бедноваты, невкусны, просит высокочтимого гостя простить. А отец, не понимавший кантонского, вместо встречных уговоров и возму щений,важно кивал да трижды сказал «да». Десять лет Клео обретался на положении вора, а отец оказался обобран­ным, поскольку не добился протекции шолонских земля­честв.

Травник не подвел. Ощупал запястья отца, лодыжки. Ото­гнул веки. Зацепив пальцами, вытянул язык, отчего Лин Цзяо лишился возможности жалобно кашлять.

Доктор развинтил авторучку пекинского завода «Процве­тание». Золотым пером набросал ровные строчки иерогли­фов: «Напряженная и длительная борьба, работа, а также невоздержание и даже приверженность к излишествам, включая половые, поставили пациента в положение, когда его личное время истекало быстрее общего. Силы исчерпы­вались интенсивнее смены сезонов».

Почтительно, двумя руками протянул отцу листок.

Лин Цзяо, медленно прочтя, посидел несколько минут с закрытыми глазами. Правилами игры предполагалось глу­бокое осмысление ученых суждений травника. Дальше пола­галось писание рецепта.

Клео, скрывая зевоту, посмотрел в окно. Далеко внизу ненавистная стройка уродовала город, как шрам.

— Пожалуйста, рецепт для вашего уважаемого отца, —- сказал Клео секретарь.

К розовому листку с колонками иероглифов и счету с указанием банка, на который следует перевести гонорар, бы­ла пришпилена булавкой записка.

Обращались в ней к Клео его китайским именем — Лин Цэсу, что допускалось лишь домашними. С сайгонских вре­мен Клео Сурапато считался индонезийцем, вернее яванцем, ставшим гражданином Сингапура.

Клео вопросительно поднял глаза.

— Вам, — сказал секретарь.

В бумаге говорилось:

«Уважемый господин Лин Цэсу! Примите наилучшие пожелания от давнишних друзей, имена которых, вам, изве­стному финансисту, вполне справедливо покажутся мало­значительными. Возможно, вам доводилось среди несом­ненно важных и неотложных забот, слышать о братьях из «Бамбукового сада»...»

Клео взглянул на подпись: «Капитан, сын капитана Сы».

За забором доков «Кеппел» скрежетало судовое железо, с которого обдирали ржавчину. Слышалось и в просторном вестибюле биржи, куда Бруно Лябасти заглядывал к броке­рам, и в такси, когда захлопнул дверцу. Крупный китаец, ссутулившийся из-за высокого роста за рулем японской «мазды», выжидающе смотрел в зеркало заднего вида, с ко­торого свисала гроздь амулетов. Бруно улыбнулся зеркалу и сказал:

— По окружной, пожалуйста, вокруг залива.

— Первый раз в этом городе, сэр? Туризм, бизнес?

— Да как сказать... и то, и другое.

— О-о-о! И то, и другое... О-о-о!

Сингапурская вежливость холодна, как дверная ручка. Она замешена на материальном интересе. Нечто вроде эти­кетки. Всякому товару своя. Восторги исторгались выгод­ным маршрутом в «мертвые» часы.

Радио, по которому диспетчер на пекинском диалекте оповещал о пассажирах, скрипело и взвизгивало.

— Делаем деньги, сэр?

Дурацкий вопрос входил в комплект вежливого разгово­ра.

— А сколько сам зарабатываешь? — сказал по-китайски Бруно.

— О-о-о! Зарабатываю! — повторил китаец, поглощен­ный сообщениями рации. Потом спохватился. Полуобер­нувшись широченным плечом, пытался сообразить: ослы­шался или заморский дьявол действительно говорит на языке Поднебесной?

— Так вот, сэр, вы спрашивали, сколько я зарабатываю, — сказал на всякий случай по-английски. — Если говорить о расходах...