Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

— Ваш кофе, господа, — сказал официант.

— Нам не скоро на пристань? — спросил Севастьянов. — Хочется посмаковать «каппучини»...

— Вполне успеем, — сказал Марголин, посмотрев на на­стенные электронные часы. Он пользовался карманными, не хотелось доставать эту исключительную вещь при варваре.

— Обратите внимание, господин Марголин... Мы потра­тили два с лишним часа в компании, которая в равной сте­пени не лучшая для каждого из нас, а вперед ни шагу. Согла­ ситесь, я вправе начать сомневаться в серьезности предложения господина Сурапато и его компаньона, да и нашей встречи.

Эфраим Марголин горечь поражения испытал в послед­ние пятнадцать лет своей юридической деятельности лишь однажды. На судебном разбирательстве дела Амоса Доуви, или Ли Тео Ленга, хотя немыслимый по изобретательности довод в пользу подзащитного как жертвы происков русской разведки принес ему почти славу. Техасский и гонконгский суды отнеслись несерьезно к его аргументам... Если удастся купить этого русского, реванш окажется взятым. Дело пред­станет как внутреннее воровство, как нечто, случившееся в недрах их, русской, собственной системы. Будет оборвана нить, которую коадъюторский совет тянет и тянет, чтобы добраться в конце концов до Бруно Лябасти.

— Я не откликался на ваше желание получить чек на «Банк Америки», господин Севастьянов, потому что в глуби­не души был согласен с вами... Мне понадобилось время, чтобы поразмышлять о том, как с этим сработаются интере­сы стороны, которую я представляю. И только... Считайте, что ваше пожелание учтено полностью.

«Зажарил вас старикашка Ли, — подумал Севастьянов. — Крючок с наживкой вы сожрали. Теперь бы не сплоховать, когда вместе с ним потащу ваши воровские кишки».

Эфраим Марголин доверял инстинкту. Поведение Сева­стьянова не вдохновляло. Вот именно — не вдохновляло на доведение до конца начатого в этот день. Был и другой сиг­нал, тупым осколком нывший там, где рождается у человека страх. Внезапная необъяснимая смерть отца Клео Сурапато, бывшего депутата Лин Цзяо.

Уход старика из жизни очищал состояние, переходившее к Клео, от прошлого, перечеркивал путь, которым оно нажи­валось. Отцовское наследство становились «голубым». Если бы не грязные ручищи Бруно, загребающие его на глазах. Но кто-то могущественнее Бруно выталкивал деньги покойного Лин Цзяо на «голубые просторы», что могло означать после­дующий уход из жизни и Бруно Лябасти.

Несколько недель назад водитель Клео в присутствии Марголина докладывал хозяину о совещании в гостинице «Мандарин» высоких .чинов полиции, армии, юстиции, коадъюторского совета и представителей крупных компаний, на котором обсуждались вопросы чистки финансового биз­ неса от организованной преступности. Подробности оста­лись неизвестными, поскольку водитель говорил лишь с шо­ферами, привозившими хозяев на совещание. Но и так было ясно, что конъюнктура для севастьяновских претензий со­здавалась подходящая.

—- Я испытываю к вам растущие симпатии, господин Се­вастьянов, — сказал юрист в дверях гостиницы.

Швейцар в кирпичного цвета сюртуке и черном цилинд­ре сказал в микрофон:

— Голубой «ситроен» к дверям!

Эфраим Марголин открыл дверцу для русского и только потом, обежав капот, принял руль у перегонщика.

Он разгадал игру бухгалтера. Взять все восемнадцать миллионов, с которыми и в Америке примут с распростер­тыми объятиями. Марголин готов к услугам!

Бруно Лябасти, бывший легионер и обладатель полови­ны миллиарда долларов, словно бродяга валялся в одежде в боцманской каютке моторной яхты «Ветер с Востока», сня­той на два дня.

В квадратном иллюминаторе, выходившем на мангровые заросли, поднимались и опускались сероватые облака. На­верное, вот так в дни после больших побед, достававшихся кровью, отлеживались капитаны пиратских фрегатов и бри­гов, приткнувшись на мелководье у островов Пряностей, как называли когда-то здешние края. В череде тихих дней зале­чивались раны, крепла надежда на доставку сокровищ к род­ным берегам.

О каком береге мечтать Бруно?

Он поднялся с узкой койки, потоптался в носках на ков­рике. Хотелось походить, размяться.

Предстоял решающий ход в игре с этим Севастьяновым. Монетка подброшена. Какой стороной упадет...

Непогашенных долгов не оставалось. Сын устроен и обес­печен. Рене состарится независимой... И только поэтому лег­ко уходить?

Остается любовь, бесплотная, единственное, чем одарила судьба в конце жизненного пути. Самым дорогим. Как пове­дет себя Барбара с этим русским?