Алексей Рыбин - Трофейщик

Он пришел к ней на кафедру только после того, как у него появились деньги, квартира, после того, как он, выйдя с зоны, провернул несколько удачных дел, познакомился с Виталием и стал с ним работать. Лишь тогда решился Звягин навестить девочку-лаборантку, о которой помнил все кошмарные годы заключения и затем — не менее кошмарные — на воле. В институте одни бывшие коллеги с ним не здоровались, другие улыбались и протягивали руки, которые он жал, улыбался в ответ, отвечал односложно: «Да, все в порядке, лучше не вспоминать. Работаю где? Да так, по мелочам. Ошибка? Да, ошибка, что делать — жизнь. Счастливо…»

Он хорошо, во всех почти подробностях помнил этот день. Зашел в буфет на первом этаже, неожиданная робость удивила его, он с утра был совершенно спокоен и уверен в себе — нет так нет, бывали обломы и покруче в его жизни, но сейчас он стоял в бедном, хамском институтском буфете, где сосиски вразвес только для преподавателей, где под видом кофе подают едкий раствор черного порошка в теплой водичке, где на стаканах следы яркой помады, а студенты-заочники громко гогочут и вспоминают вчерашние гульбища, глупо нервничают и лапают неуклюжих сокурсниц. Сколько он ее не видел? — да, скоро будет десять лет. Не знал, застанет ли ее сегодня на работе. То, что она продолжает работать в институте, он выяснил еще в прошлом году, встретив на улице своего бывшего коллегу, но только сейчас собрался навестить. Какой она стала? Если есть муж, это в принципе не проблема, вообще ничто не проблема, если он будет ей нужен.

Поднялся на третий этаж, на знакомую кафедру литературы. Ничего за годы его отсутствия здесь, кажется, не изменилось — те же расписания семинаров и консультаций на блестящих зеленой масляной краской стенах, сверкающий паркет, одинокие неуспевающие, в надежде пересдачи зачета рыщущие в поисках преподавателей студенты с тусклыми лицами… И Таня, вдруг появившаяся из раскрывающейся высокой добротной двери в аудиторию. «Здравствуйте», — сказала она спокойно, без внешнего удивления, как будто и не было этих десяти лет. «Здравствуй, Таня» — «Вы ко мне?» — «К тебе». Он пригласил ее к себе в гости, и она согласилась просто, без вопросов и кокетства: «Хорошо, я приеду». Уже дома, выпив коньяку, поужинав почти молча, она наконец спросила его — зачем Звягин ее пригласил, что ему от нее нужно. Про его подвиги она, конечно, знала. То, что сейчас он не был похож на добропорядочного функционера, — это бросалось в глаза любому. Это был период первых в его жизни больших денег. Потом, спустя несколько лет, он научился не то чтобы маскироваться, а просто посолиднел — и одеваться стал скромнее, и рестораны посещать другие, не выходящие фасадами на оживленные центральные проспекты, официальные и апробированные злачные места, где часто собирается всякая денежная шушера, а маленькие, укрытые рядами пышных деревьев на линиях Васильевского острова, приютившиеся в изломанных глубоких каменных коридорах Петроградской стороны. Но в то время он был весь на виду.

И тогда он сказал все, что хотел сказать, — слова были готовы давно. Спокойным тихим голосом, сидя в кресле и внешне почти равнодушно Звягин предложил Тане жить у него и с ним. Он высказал и все, что думает по поводу женитьбы, если она этого вдруг захочет, если вообще захочет дальше находиться у него после такого монолога. На его взгляд, записываться не стоит, он не хочет ее связывать, жизнь у него опасная, мало ли что может случиться…

Таня молчала, потом лениво поднялась с кресла и спокойно сказала: «Кофе есть у тебя? Я сварю», — и пошла на кухню. До этой минуты она была со Звягиным на «вы» — по старой привычке, сохранившейся еще с тех пор, когда они встречались в гостях и он пел песни Галича под гитару, а она — совсем молоденькая девочка — забивалась в угол и оттуда влюбленными глазами впивалась в Александра Евгеньевича — блистательного, умного, неотразимого… «Так как?» — спросил он, выйдя вслед за ней. «Саша, ну что ты хочешь от меня? Я, когда сюда ехала, уже все поняла. Мне нужно кое-какие вещи перевезти…» Он дернулся к ней, ища ее губы, но она отстранилась: «Последнее, Саша, чтобы уже к этому не возвращаться, — больше не надо никаких вопросов, никаких объяснений, я с тобой, и все, на этом закончим, ладно?», — и сама прильнула к нему, обняла за шею, и Звягин вдруг решил дать себе передышку и перестал думать. Вообще перестал — много лет он не позволял себе так расслабиться, — стер на время из памяти; весь кошмар тюрьмы, все, чему он там научился, что успешно использовал потом, выйдя на волю, которая оказалась и не волей вовсе, а продолжением тягостной, тихой внешне, изматывающей партизанской войны, начавшейся внутри него, — войны со всем миром, в котором не было для него друзей, а были только враги или союзники.