Александр Бушков - Пиранья. Бродячее сокровище

Мазур перевел дух. Теперь можно с уверенностью сказать, что их не поджидает засада, что не полыхнут в лицо прожектора, не лязгнут затворы… Мнимый часовой бродил себе, как кот ученый по златой цепи, а они со Страшилой, не мешкая, кинулись под выпуклое брюхо самолета, к багажному люку, который после двухнедельных тренировок на макете в натуральную величину могли бы нащупать и открыть с завязанными глазами.

Все их дальнейшие действия измерялись в секундах. Миг — и Мазур, кошкой взлетев на плечи напарника, нажал ручку и распахнул люк. Миг — и он внутри, в грузовом отсеке. Миг — и он, схватив за кисть подпрыгнувшего Страшилу, одним рывком втащил его к себе.

Они бесшумно поднялись по узкой крутой лесенке и оказались в салоне — обширном, во всю длину самолета. Постояли, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. Все вокруг приняло четкие очертания. Приборов и пультов здесь было превеликое множество, глаза разбегались. Однако благодаря тем же двум неделям тренировок на макете и тысячекратно повторенным наставлениям инструктора они совершенно точно знали, за чем пришли. Понятия не имели, для чего конкретно предназначены все эти штуки — но от них этого и не требовалось.

Не прошло и минуты, как Мазур увидел цель их нелегкого и экзотического путешествия — три пульта по правому борту, усыпанные чертовой уймой тумблеров, лампочек, переключателей и кнопок. Три выпуклых экрана в виде вертикальных прямоугольников — они самые, никакой ошибки…

Бодрости ради, он повторил про себя полюбившуюся цитату: «Что один человек построил, другой завсегда разломать сможет». И, похлопав по плечу Страшилу в знак того, что напарник должен бдительно стоять на шухере, достал кинжал из пришитых над коленом ножен. Вплотную приблизив к боковине пульта крохотный фонарик, осветил рабочее место, присмотрелся к креплениям. Отыскав нужную щель, вставил туда кончик лезвия, примерился, осторожно надавил, потом нажал посильнее.

Замер на миг — тихий скрежещущий треск показался громовым раскатом. Кровь оглушительно барабанила в виски. В салоне было довольно душно — вентиляция отключена, люки задраены. Резкими движениями головы, смахивая затекавшие в глаза струйки пота, Мазур продолжал ковырять кинжалом, выламывая хрупкие крепежи. И вскоре боковина подалась, стала заваливаться в сторону, Мазур, подхватив ее, хозяйственно поставил рядом.

Посветил фонариком внутрь. Электронная начинка выглядела диковинно и непонятно, но это не имело значения. Главное, он моментально определил, что добыча находится именно там, где ему объясняли, и выглядит именно так, как описывали. Свободной рукой он снял с пояса пластиковый мешок, расправил и положил на кресло, где совсем недавно восседал головастый парень, прекрасно умевший обращаться со всей этой премудростью.

Ну а Мазур обращался с содержимым по-варварски — правда, бережнейшим образом. Сам себе он напоминал разорявшего улей медведя — благо электронные внутренности и в самом деле крайне походили на пчелиные соты. Сноровисто и быстро он вырезал острейшим ножом из прочных рамок прямоугольные пленки, походившие на целлофан, только потолще. Отхватывал одним движением клинка тонюсенькие проводочки, и в голове у него звучал бесстрастный голос электронщика в штатском: «Главное, не повредить микросхемы. Главное, не повредить пленки».

Словно картину из рамы вырезал, как тот бандюга из кино… забыл название, ну да черт с ним… Стопа пленок-микросхем росла, пришлось расправить мешок, поднять горловину повыше. Ну вот, кажется, и все. Прилично набралось. Но это только один улей из трех, а его задачей было выпотрошить всю пасеку, до донышка. Мазур перешел к соседнему пульту, с приобретенной уже сноровкой выломал вторую боковину гораздо быстрее и вновь принялся вырезать микросхемы из рамок. «Делиться надо, ребята, — приговаривал он про себя, потому что работали только руки, а голова оставалась не при делах. — Христос велел делиться, сказала амеба и разделилась пополам. Делиться надо, вот что. У вас уже есть эти шпионские штучки, а у нас пока что нет, так что извольте делиться. А если что не так — ничего личного, как у вас выражаются. Нам, знаете ли, родина велела… А ежели нам велят, мы завсегда исполнительные. Честное слово, ничего личного. Кто бы поперся по собственной воле на противоположный конец планеты бултыхаться в болотах, ночевать в джунглях, прикинувшись пеньками, убивать насмерть совершенно незнакомых людей и красть секретнейшие микросхемы с самолета-шпиона? Вот вы бы поперлись? То-то. Но что поделать, родина велела…»