Андрей Воронин - Спасатель. Жди меня, и я вернусь

– Факт, – не оборачиваясь, подтвердил водитель. – Шеф при мне распорядился: выслушать, принять, если будет что принимать, и доставить на Дмитровскую базу.

– Нечего принимать, мальчики, – отбросив холодный, резкий тон, устало вздохнула Веселова.

– Не отдал? – спросил Оранжевый.

– А кто-нибудь всерьез рассчитывал, что отдаст? – горько усмехнулась она и снова поморщилась от боли в поврежденной гортани. – Конечно, не отдал. Куражился – знаете ведь, как он умеет, особенно когда выпьет, – угрожал пистолетом, потом пытался задушить… В общем, пришлось сделать боевой укол.

– И?..

– И ничего. Я трижды обшарила комнату, прощупала каждый миллиметр, чуть было не засыпалась, и – ничего.

– А ты хорошо смотрела?

– Ступай и посмотри лучше, если такой умный, – снова ощерилась она. – Единственное место, где я не искала, – это у него внутри.

– А может, стоило поискать? – предположил водитель по прозвищу Кувалда.

– Не смешно, – отрезала Анна Дмитриевна.

– Да, не смешно, – вздохнув, согласился Оранжевый. – Предположения есть?

– Сколько угодно, – невесело усмехнулась она. – У нас опять нет ничего, кроме предположений. Возможно, он спрятал это в другом месте, например в хранилище банка, а то и просто где-нибудь закопал. С него, неандертальца, станется…

– Исключено, – возразил Оранжевый, а потом, немного подумав, поправился: – Процентов на девяносто. А он не мог его кому-нибудь передать на ответственное хранение? Ну, к примеру, этому их главврачу?

– Чтобы в случае его смерти оно вместе с личными вещами и документами досталось ментам? Думай, что говоришь!

– Да, действительно, – загрустил уличенный в острой умственной недостаточности Оранжевый. – А кому-нибудь другому?

– Кому? – презрительно переспросила она. – Он себе-то не доверял! Хотя… Есть там один мальчишка – сын уборщицы, что ли, или посудомойки… По слухам, он у Медведя в комнате каждый день чуть ли не часами пропадал…

– По слухам?

– Да, по слухам! – раздраженно подтвердила она. – Я сто раз говорила: не надо спешить! Дайте осмотреться, разобраться в обстановке… Но нет, куда там!

– Вот-вот, – сочувственно поддакнул с переднего сиденья Кувалда. – И я про то же. Сто раз говорил: не кури в машине, терпеть это ненавижу! А толку?

– В любом случае, – не удостоив его даже взглядом, продолжала Анна Дмитриевна, – мое дальнейшее пребывание в этой дыре лишено смысла. Не могу же я гоняться за шестнадцатилетним сопляком по всему пансионату на инвалидном кресле! И потом, если Медведь настолько ему доверял, он мог предупредить, что от меня лучше держаться подальше. Сомнительно, конечно, но кто может знать, до какой степени деградации он допился за эти годы!

– Все верно, – задумчиво кивая, согласился Оранжевый. – Да, к мальчишке надо бы присмотреться… Черт, шеф будет разочарован. Очень разочарован! Притормози-ка, Кувалда.

Водитель резко затормозил. Женщину, которая поступила в пансионат под именем Анны Дмитриевны Веселовой, бросило вперед, и она негромко охнула, напоровшись животом на острое, как жало скорпиона, лезвие ножа, который внезапно, будто по волшебству, очутился в руке у ее «племянника». Меховая шапка упала с головы, выпустив на волю волосы, которые густой темной волной рассыпались по плечам, занавесив искаженное страданием лицо.

– Ну не в машине же!!! – глядя в зеркало заднего вида, рыдающим голосом взмолился Кувалда.

– Достал ты со своей машиной, – сдавленным голосом проговорил Оранжевый, сантиметр за сантиметром вталкивая клинок все глубже в тело отчаянно сопротивляющейся, издающей слабые крики жертвы.

Не глуша мотора, Кувалда выпрыгнул из кабины, обежал, оскальзываясь в снежных колеях, машину спереди и резким рывком откатил в сторону дверь пассажирского салона. Оранжевый вытолкнул женщину наружу и выпрыгнул следом, сжимая в кулаке окровавленный на всю длину лезвия нож. Анна Дмитриевна со стоном упала на четвереньки, попыталась выпрямиться, поскользнулась и опрокинулась на бок. В ее рассыпавшиеся волосы и воротник пальто набился снег, а когда при очередной попытке подняться Оранжевый ударом ноги снова опрокинул ее в сугроб, снежные комья очутились во рту, черной дырой зиявшем на залитом смертельной бледностью лице, и даже в глазницах.

– За что? – простонала она, упрямо поднимаясь с земли с прижатой к животу рукой. Боль скрючивала, сгибала ее пополам, но она все еще пыталась выпрямиться; кровь ручейками просачивалась между пальцами, стекала по подолу черного пальто и капала в изрытый, развороченный снег.