Андрей Воронин - Спасатель. Серые волки

– Я беру деньги только с клиентов, дела которых веду, – напомнила Марта. Андрей обратил внимание на привычно выверенную, не допускающую двойного истолкования точность построения фразы: не просто клиентов, а тех, «дела которых веду», чтобы, не дай бог, не приняли за женщину легкого поведения, – но прохаживаться по этому поводу не стал, ибо Марта сидела слишком близко, при желании легко могла до него дотянуться, и Андрей в целях сохранения здоровья почел за благо у нее этого желания не вызывать. – Да и суммы предпочитаю получать крупные, чтобы было приятно взять в руки. Так что лучше подожду, пока должок подрастет.

– Ну-ну, – сказал Андрей. – То есть большое спасибо.

Марте его «ну-ну» явно не понравилось, поскольку показалось многозначительным. «Ну-ну, подожди – дождешься, что я либо стану неплатежеспособным, либо заставлю тебя потратиться еще и на мои похороны» – так можно было истолковать это междометие, и Андрей, честно говоря, не мог с чистой совестью утверждать, что так уж и не имел в виду ничего подобного.

– Липский, – сказала она, – я тебя очень прошу: перестань пить. Протрезвей и подумай, во что ты ввязываешься. Это абсолютно бесперспективно, я за такое дело не возьмусь, и никто не возьмется – я имею в виду, никто из настоящих адвокатов, дорожащих своей профессиональной репутацией… и жизнью.

– Не знаю, что ты себе вообразила, – одним глотком допив кофе и снова присосавшись к сигарете, скороговоркой пробормотал Липский, – чего нафантазировала, но я лично ни во что серьезное ввязываться не намерен. Я не хуже твоего знаю, что плетью обуха не перешибешь. Это просто рядовое журналистское расследование, не имеющее ни малейшего отношения к… э-э-э… – Он красноречиво покосился в сторону скромно примостившегося в уголке дивана Женьки Соколкина и с нажимом повторил: – Ни малейшего.

Издав протяжный мученический вздох, Женька поднялся с дивана, собрал, демонстративно глядя поверх голов присутствующих, со стола грязную посуду и удалился в направлении кухни, громко топая и позвякивая тарелками, блюдцами и всем прочим. Вместе с посудой смекалистый отрок попытался умыкнуть со стола и бутылку, но Андрей оставался начеку и коньяк сберег.

– Хороший парнишка, – проводив его взглядом и выдержав коротенькую паузу, во время которой наверняка боролась с раздражением, заставляя себя переключиться на какую-нибудь нейтральную тему, сказала Марта.

– Юный негодяй, – возразил Липский. – Ты видела, как он на тебя смотрит? В веке эдак в восемнадцатом я бы непременно вызвал его на дуэль.

– По какому праву? – спросила Марта, улыбнувшись краешками губ.

– То-то, что ни по какому, – вздохнул Андрей. – Кроме того, парнишка действительно неплохой и ни в чем не виноват. Если в этой ситуации кого и вызывать на дуэль, так это тебя. Нельзя иметь такую провокационную наружность, Марта Яновна. Вот вы все кричите о равноправии, а где оно? В вашем женском арсенале все приемы запрещенные, все – ниже пояса… Какая после этого может быть равная конкуренция?

– Повело кота за салом, – констатировала Марта, отодвинула чашку с остатками остывшего кофе и поднялась, привычно оправив юбку. – Когда начинаются разговоры о дискриминации мужчин по половому признаку, это означает, что ты уже готов и скоро начнешь петь про лесного оленя.

– Осенью, в дождливый, серый день проскакал по городу олень, – тихонько пропел Липский. Заглянув в свою чашку, он обнаружил на дне немного кофейной гущи, плеснул туда коньяку и выпил залпом. – Ничего я не готов, – объявил он. – Просто мир – это качели. Белый человек – я имею в виду белого мужчину – вволю посидел наверху и теперь стремительно опускается вниз. Белые женщины угнетают белых мужчин, а их вместе угнетают все кому не лень – негры, китайцы, арабы, – все те, кто до этого был в самом низу. Мусульмане мужеска пола пока чувствуют себя на высоте, но им недолго осталось – процесс уже пошел, скоро они тоже взвоют и побегут объединяться с нами, грешными, тем паче что у нас уже на копился богатый опыт борьбы с женским тендерным шовинизмом. Вот тогда качели ненадолго замрут в шатком равновесии, а потом снова одна сторона пойдет вверх, а другая – вниз…

– Ну и бред, – сказала Марта.

– Это не бред, – возразил Липский. – Вернее, не мой бред, так что нечего коситься на бутылку, она здесь ни при чем. Так рассуждает один наш общий знакомый, и свою правоту он готов отстаивать, как встарь – со «смит-вессоном» сорок четвертого калибра в руке. Кстати, он от тебя без ума.