Андрей Воронин - Спасатель. Серые волки

А третий, ничего не говоря, вдруг опустился на четвереньки и прыгнул снизу вверх, на лету выворачивая шею так, чтобы огромные клыкастые челюсти сомкнулись на глотке жертвы. Могучий выброс адреналина буквально вышиб его из сна, как охранник пользующегося сомнительной репутацией ночного бара вышибает за дверь буйного гуляку. Он открыл глаза и заморгал, силясь понять, чего хочет склонившаяся над ним стюардесса.

Та повторила вопрос. Язык, поначалу показавшийся абсолютно незнакомым, на поверку оказался самым обыкновенным и притом довольно чистым английским – стюардесса интересовалась, все ли с ним в порядке. Он заверил, что все просто превосходно, и спросил:

– Где мы?

– Через час посадка, – ответила стюардесса, предоставив ему самостоятельно определить местоположение лайнера на основании данных о направлении и скорости полета. – Желаете что-нибудь выпить?

Он в рот не брал спиртного уже четвертый год подряд, но сейчас ему даже в голову не пришло отказаться.

– Русской водки, если вас не затруднит, – ответил он. – И принесите сразу две порции, чтобы лишний раз не бегать.

Судя по направлению развития событий, настало самое время в очередной раз поменять привычки, и он пожалел, что не сообразил перед вылетом купить сигарет.

– Как так – возвращается? – явно не поверив своим ушам, переспросил генерал Макаров.

– Он что, белены объелся? – подхватил депутат Государственной думы Беглов. – Ему в Россию ход заказан, и он это прекрасно знает.

Генерал схватил стопку, от которой минуту назад отказался Винников, и одним резким движением выплеснул ее содержимое в себя.

– Если хотите знать мое мнение, – сказал он, шумно подышав носом, – ему здесь делать нечего.

– Вот-вот, – поддакнул Беглов. – Не было печали – черти накачали!

Прокурор Винников сидел, откинувшись на спинку скамьи, и с каким-то нездоровым, болезненным интересом наблюдал за их откровенно рефлекторными, не имеющими ничего общего с логикой и здравым смыслом телодвижениями. Их поведение сейчас напоминало поведение человека, только что со всей дури гвозданувшего себя молотком по пальцу, – беспорядочная беготня, оглушительный матерный рев и сокрушительные удары, наносимые по чему попало тремя уцелевшими конечностями (наносимые, как правило, до тех пор, пока количество этих самых конечностей не сократится до двух, а то и до одной). Владимир Николаевич уже прошел эту стадию несколько часов назад, успел оправиться, прийти в себя и мало-мальски собраться с мыслями и теперь, наблюдая за конвульсивными корчами собеседников, испытывал что-то вроде мрачного удовлетворения – как, впрочем, и всегда, когда кому-то поблизости было хуже, чем ему.

Налетевший со стороны озера легкий ветерок игриво задрал обернутую вокруг прокурорского торса простыню, обнажив бедро. Нога у Владимира Николаевича была короткая, белая, пухлая, с маленькой ступней и заметной жировой подушечкой с внутренней стороны колена; почти лишенная волосяного покрова, она напоминала ногу некрасивой, рано располневшей женщины. Это сравнение не раз приходило на ум не только окружающим, но и самому Владимиру Николаевичу, и, заметив мелкий беспорядок в своем туалете, он поспешил его устранить, торопливо, по-женски одернув простыню. Несмотря на владевшее депутатом Бегловым крайне неприятное волнение, это вороватое движение не укрылось от его взгляда, и он брезгливо, пренебрежительно дернул щекой, далеко не впервые подумав, что в тюрьме, если что, господину прокурору придется ох как несладко. А впрочем, может выйти и наоборот: вдруг да понравится? Кто его, крючкотвора, знает на самом-то деле? Вон он какой, дородный да мягкий, как баба, – сразу видно, что женских гормонов в его организме куда больше положенной нормы. Одно слово – ошибка природы, как и любой из этих гамадрилов…

Ощущение своего мужского превосходства над старым товарищем по юношеским проказам вернуло Илье Григорьевичу утраченное было душевное равновесие, направив его мысли в конструктивное русло.

– Это точно? – спросил он.

– Не веришь – проверь, – обиженно надул пухлый детский ротик Винников.

– Да верю я, верю, – отмахнулся Беглов. – Просто в голове не укладывается. Как же он решился?

– По имеющимся оперативным данным, у него умерла тетка, – мгновенно преисполнившись важности, бархатистым, хорошо поставленным голосом преуспевающего чиновника изрек Винников. – Одинокая старуха, жила в какой-то Богом забытой, вымирающей деревушке – четыре калеки на пятнадцать дворов, вот и весь населенный пункт. В общем, хоронить некому, удивительно еще, что кто-то ухитрился ему сообщить, – видно, был у них предусмотрен какой-то резервный канал связи… Подпольщики, мать их, партизаны, лесные братья! До сих пор небось нет-нет да и пустят какой-нибудь поезд под откос…