Андрей Воронин - Спасатель. Серые волки

– Извини, что долго, – сказала она.

– Всего неделя, – равнодушно откликнулся он, скользя невидящим, неузнающим взглядом по пробегающим мимо, ежесекундно меняющимся, знакомым с детства перспективам московских улиц.

– Это скотство – неделю держать человека в камере следственного изолятора, не имея против него не то что ни единой улики, а даже хоть как-то мотивированных подозрений, – сквозь зубы сказала Марта, глядя на дорогу. – Мне не впервой сталкиваться с полицейским произволом, но такое…

– Перестань, – попросил Липский. – Меня даже не били.

– Правда?

– Ну, почти. Почти правда. Почти не били.

– Это одно и то же.

– Да? – вяло удивился он. – Слушай, а выпить нет?

– В бардачке, – лаконично ответила Марта.

Это сообщение пробило крошечную брешь даже в казавшейся неуязвимой броне его равнодушия. Удивленно покосившись на восседающую за рулем златовласую богиню, Андрей сунулся в бардачок и обнаружил там квадратную бутыль «баллантайн». В данной ситуации куда более уместной была бы обыкновенная водка, но Андрею было наплевать, тем более что по крепости известный сорт виски ничуть не уступал традиционному русскому лекарству от всех скорбей.

Свинчивая алюминиевую крышечку, он подумал, что Марта наверняка запаслась бутылкой специально для него – вполне возможно, чтобы отпраздновать его освобождение из узилища. Эта мысль заставила его торопливо поднести горлышко ко рту и сделать большой глоток. Это оказалось недурно, и за первым глотком последовал второй, еще более основательный. Марта покосилась на него с легким испугом; Андрей это заметил, но реагировать не стал: ему было все равно, да и виски, хоть и не паленый, а самый что ни есть качественный, уже начал действовать. По крайней мере, эта неотвязная картина: он вбегает в палату, от дверей которой таинственным образом исчезла охрана, и прямо на пороге едва не спотыкается о Лизу – слегка потускнела, словно кто-то, смиловавшись, наконец задернул ее занавесом из полиэтиленовой пленки. Пленка была совсем новенькая, чересчур прозрачная и позволяла разглядеть множество деталей: открытые глаза Лизы, черную дырку у нее над переносицей и даже четкий, с крупным, как на грузовой покрышке, рисунком протектора след ботинка, оставленный убийцей, по небрежности наступившим в кровавую лужу.

Он снова приложился к бутылке, на этот раз с ясной, четко осознаваемой целью, подождал несколько секунд и понял, что находится на правильном пути: картинка еще немного помутнела, утратив четкость очертаний и уподобившись едва различимой древней фреске на стене полуразрушенного храма.

– От меня, наверное, здорово воняет, – сказал он, с радостью чувствуя, что снова может говорить не через силу, почти не напрягаясь.

– Теперь – да, – сдержанно ответила Марта. – Может быть, хватит?

– Может быть, да, может быть, нет, – сказал он и, сделав еще один глоток, глубоко затянулся сигаретой. Пить на ходу было неудобно, горлышко то убегало, то, внезапно перейдя в контратаку, норовило выбить передние зубы, два из которых и так были искусственными, служа напоминанием о погрузившемся в океанскую пучину золоте компартии. Но упорство является неотъемлемой чертой характера любого уважающего себя журналиста, и Андрей Липский обладал этой чертой в полной мере. – Видишь ли, Мартышка, это спорный вопрос, ответ на который зависит от обстоятельств – таких, например, как закуска… Слушай, а ты куда меня везешь?

– К закуске, – проворчала Марта. – Домой, куда же еще?

– Давай-ка помедленнее, – сказал Андрей и, спохватившись, добавил: – Если, конечно, ты не очень торопишься.

– Я не тороплюсь, – сказала Марта. Возможно, это была ложь, но уличать в ней свою бывшую супругу Андрей в данный момент не имел ни малейшей охоты, тем более что прозвучавший ответ был именно тем, который его целиком и полностью устраивал. – А в чем дело? Я думала…

– Не сомневаюсь, – перебил ее Липский. – Я в курсе, что за тобой числится эта полезная привычка. А вот я не думал уже давненько и теперь испытываю настоятельную потребность этим заняться.

В другое время Марта не упустила бы случая поймать его за язык и хорошенько пройтись по поводу сделанного признания: «Ах, ты давно не думал? А зря! Если бы думал, тебя не пришлось бы выцарапывать с нар. А если у самого думать не получается, хотя бы слушайся умных людей. Ты же знаешь, я плохого не посоветую…» Но Марта молчала, и Андрей даже не испытывал к ней благодарности за это молчание: в интересах дела она умела быть бестактной, но в данном случае это не требовалось, и она машинально, едва ли отдавая себе в этом отчет, соблюдала благородное правило драки, гласящее, что лежачего не бьют.