Сергей Зверев: Ударная война

Гога срезал ножом сломанную ветку, зарыл ее, выровнял и прикидал сверху сухой хвоей, потом перехватил лопату поудобнее и принялся закидывать колею, что особенно сильно выделялась; чертова грязь, чертова погода, никакого отдыха вот уже два часа. Еще малость, и рухнешь от усталости. Автомат, зараза, уже все ноги отбил. Брату, вон, хорошо, неутомимый и выносливый, еще и шутить умудряется, словно только что с постели встал, наверняка служба в армии сказалась, наверняка сил в нем, как в медведе.

Наконец с глубокими следами колес было покончено. Гога критически осмотрел свою работу, накидал сверху прошлогодних шишек и двинулся дальше, по пути убирая все признаки того, что здесь проехала машина. Чуть поодаль двигался Ахмад, тоже маскировал след, еле слышно проклинал такие дрянные условия и постоянно курил. Рядом был еще один, молчаливый турок, тот вообще работал молча, лишь хмурое лицо говорило, что и ему здесь тоже не по душе. И как здесь русские живут?

– Все выровнял? – Ахмад повернулся, едва Гога подошел. – Смотри, следов вообще остаться не должно. Хабиб голову оторвет, если хоть что-то останется.

– Все хорошо, Ахмад, ни один следопыт не обнаружит. – Гога вытащил сигарету, прикурил.

Снял вязаную шапку и утер лицо от пота. Покосившись на молчаливого турка, спросил, так как последние два часа думал только об этом: – Слушай, Ахмад, а зачем нам та здоровая железяка? Что в ней такого, если пришлось столько русских убивать?

– Это оружие, и очень мощное оружие. – Ахмад выпрямился, опершись на лопату.

Прикурил новую сигарету. – Хоть мы и не для себя его украли, но Хабиб придумал одну хитрую вещь.

Ахмад покосился по сторонам, понизил голос практически до шепота:

– Мы обманем заказчика и заберем бомбу себе. Вот такие, брат, дела.

– Бомбу? – Гога невольно ощутил гордость за своего командира Хабиба.

– Не простую, брат, бомбу. – Ахмад поднял вверх указательный палец свободной руки, для важности. – Атомную. Как только доставим ее к себе в горы, то покажем гяурам такой кулак, что мигом уберутся восвояси и никогда больше нас не потревожат. Ну а если не поймут, то взорвем какой-нибудь город. Пусть знают, собаки, свое место.

Гога испытал приступ практически счастья. Надо же, он участвует в таком важном деле, наверняка все будут ему завидовать, когда он вернется домой с победой, сверстники будут слушать каждое его слово, будут называть почтительно, а все красавицы только и будут ждать от него знаков внимания. Потом он поступит в университет, выучится, получит диплом и будет жить богато в Москве, кушать черную икру и пить пятизвездочный коньяк. А если захочет, то вообще в Америку уедет, все же лучше там жить, ментов ни одного нету, и никто не назовет «черным», пусть так называют негров, а он, Гога, будет белым господином, богатым и важным. Купит большой джип, черный. Заведет себе пять любовниц, блондинок, и все будет хорошо.

Подошел брат, хлопнул по плечу, вырывая из мира грез. Усмехнулся:

– Гога-джан, не спи, замерзнешь.

– Так тепло же, брат. – Гога все не мог привыкнуть к такому юмору, уже несколько лет пытался осмыслить подобные шуточки, но ничего не получалось; старший брат после армии и не такое выдавал, похлеще случалось. – Как же я могу замерзнуть, брат, если мне жарко?

Мурад расхохотался во весь голос и опять перешел на свой армейский юмор:

– Надень шапку на х…, а то уши отморозишь! У тебя в руках мухи…, а ты стоишь и ушами хлопаешь.

Гога сплюнул сердито.

– Ну зачем ты так, брат? Почему оскорбляешь меня?

– Работай, не стой, к обеду надо все сделать, – Мурад перешел на нормальный язык, стрельнул у Ахмада сигаретку. – Если не успеем, то придется пешком через всю Россию топать, самолет долго ждать не станет, Гога-джан. А знаешь, сколько ментов в России? И на каждом вокзале тебя будут обыскивать или на сутки задерживать, так что не стой, отдохнем потом.

Гога вздохнул тяжело, надел шапку и поплелся маскировать дальше. Как раз впереди переломанный машиной куст ждал, надо было либо ветки срезать, либо вовсе весь куст из земли выдирать и прятать в стороне. Как ни тяжело, но все-таки ради важного дела старается, для свободы своей родины от наглых гяуров, а ради этого можно и потерпеть. К тому же действительно не хотелось топать пешком через огромную страну, где на каждом шагу злобные менты стоят, мало того, что злобные, так еще и жадные, каждому денег дай, не то сидеть будешь до самой зимы, в каждом городке.

Молчаливый турок выдавил из себя первое за сегодня слово, указывая в сторону, туда, где лежало поваленное ветром дерево: