Сергей Самаров - Боевая стая

Уже с поясом капитан неуверенно начал делать зарядку. Сначала он, старательно оберегая спину, только растягивал ее, потом попробовал нагрузить ее, но лишь слегка. Через минуту нагрузил сильнее. И под конец уже не боялся, что в какой-то момент согнется и не сумет разогнуться. Собачий пояс творил чудеса.

Когда капитан пошел в умывальник, дневальный у ротной тумбочки никогда не подумал бы, что всего двадцать минут назад командир еле-еле, согнувшись, сползал с кровати…

– Отцепите меня от этой проклятой трубы, или я ее просто перекушу, – угрожающе предупредил пленный. Несмотря на трудный день и еще более трудную ночь, боевой и злобный пыл он не растерял. А от ожидания скорых перемен вообще ожил и почувствовал себя чуть ли не героем дня. Но это был всего лишь истерический всплеск.

Тем не менее такого активного человека перед допросом следовало «ломать» психически. Впрочем, кто сильно духарится, тот, как правило, и ломается быстро. Это известное правило из старой теории проведения допросов. Истерика всегда происходит всплеском, а всплеск обычно отнимает много сил. С хладнокровными и внешне разумными, спокойными людьми всегда приходится возиться дольше, и допрашивать их сложнее. На них действуют только веские аргументы.

Вид у бандита был и в самом деле серьезным и даже угрожающим. Ночью такого на улице лучше не встречать, если не хочешь без конца оборачиваться и свернуть себе шею. Особенно серьезным было выражение глаз. Там, в подземном бетонированном коридоре, ведущем от разваленных скал к лесу, капитан Шереметев от всей души приложил бандиту в лоб прикладом своего автомата. Приклад хоть и пластиковый, а все же не самый мягкий. Еще вечером над переносицей бандита выступала громадная синяя опухоль, теперь она сползла на глаза и приобрела светящуюся фиолетовую раскраску, чем-то напоминающую боевую раскраску. Пленник и так плохо видел в полумраке подвала, а тут еще и глаза синяками заплыли, и белки глаз жестоко покраснели, как у разъяренного быка. Однако они покраснели, наверное, раньше от пыли, которая не только над бывшими скалами поднималась, но и подвальные помещения под скалами заполняла, а еще от последней бессонной для бандита ночи.

Григорий Владимирович начал планомерно и умело «ломать» пленника.

– А зачем, скажи на милость, тебя отцеплять? – спокойно и с легким удивлением спросил он. – Так ты стоишь очень удобно. Разговаривать не захочешь, я тебе начну по одному ребра ломать. Знаешь, как дышится со сломанными ребрами?

– Как? – не очень веря обещанию, с вызовом бросил пленник.

– По пятьдесят граммов воздуха с одного вдоха. Больше в легкие без боли набрать невозможно. Что такое пятьдесят граммов – знаешь? Это водочная рюмка. Если ты стаканами пить привык, то объясню популярнее – четверть стакана. Постепенно задыхаться начнешь, захочешь продышаться, но не сможешь. Вообще-то, это очень мучительно.

– Пошел ты!.. – выкрикнул пленник и попытался мотнуть ногой, чтобы достать капитана.

«Ломать», срочно требовалось его «ломать». Такая истеричная попытка сопротивления говорила, что пленник вскоре будет готов к «созреванию» и его нужно будет только слегка «додавить», а потом можно спрашивать обо всем.

Шереметев легко уклонился от неуверенного удара и тут же нанес в ответ свой, точно в плавающее ребро [18] Нижнее ребро человека. Не соединяется с грудиной и легко ломается при сильном ударе. При переломе возникают значительные болевые ощущения. с левой стороны. По исказившемуся лицу пленника видно было, что удар достиг цели. А тут и майор Коваленко с другой стороны нанес точно такой же удар. Но классический апперкот [19] Апперкот – в боксе, удар снизу. майора был нанесен в правый бок, а справа под плавающим ребром находится печень, орган очень уязвимый и тяжело реагирующий на любой удар. Пленник повис на наручниках, на какие-то секунды отключившись от происходящего. Но первый болевой шок был быстро вытеснен вторым. Наручники врезались в запястья, и новая боль заставила пленника прийти в себя и встать на ноги, чтобы убрать натяжение. Стоять было не очень больно, хотя руки уже устали за ночь находиться в поднятом положении. Но опустить их возможности не было.

Пленник открыл глаза. Кажется, они еще больше покраснели от боли и ярости. Когда бандит стрелял в людей, глаза, наверное, так не краснели. Хотя ярости, наверное, и тогда у него было с избытком. Люди, не умеющие чувствовать чужую боль, всегда трепетно относятся к своему организму, и свою боль воспринимают очень остро, считая это великой несправедливостью. Самые злобные садисты обычно боятся простой и быстро проходящей собственной боли.