Виктор Доренко - Золото Рейха

— Я же вижу по твоим глазам.

— Глупости. Тебе кажется. Погоди, давай начнем все сначала. Ты хочешь вернуться домой?

— Даже не знаю, — пожала плечами девушка.

— А все-таки подумай. Давай начистоту.

Марина сцепила пальцы на животе и несколько секунд сидела молча. Затем она вскинула голову и отчетливо, но как-то очень холодно произнесла:

— Хорошо, я скажу, но только ты пообещай, что не будешь надо мной смеяться.

— Не буду, — ответил Колчанов со всей возможной серьезностью.

— Я хочу быть с тобой столько, сколько это возможно. — Девушка побледнела и сделала над собой еще одно усилие: — Я люблю тебя, Феликс, ясно?

Колчанов хотел ей ответить, но Марина тут же жестом остановила его, словно закрываясь от него ладонью. Затем она тряхнула головой. Пряди длинных волос упали ей на лоб.

— Я не люблю обманываться, — продолжала девушка. — Если ты скажешь мне сейчас, будто любишь меня, это будет неправдой. Все, что ты хотел сказать мне, ты сказал раньше. Теперь любое твое признание будет вынужденным, поэтому я не хочу ничего слышать. Не бойся, я не какая-нибудь истеричка, резать вены или вешаться не стану.

Выслушав этот монолог, Феликс в растерянности помолчал и наконец спросил:

— Ты мне скажи вот что: ты еще не раздумала становиться венской проституткой?

— Если тебе так легче, то с удовольствием стану.

— Правда?

— Конечно, неправда.

— А насчет любви ты серьезно?

— Смотря что понимать под любовью.

— Не знаю, что понимаешь под этим ты, Марина, но мне хотелось бы… — Феликс коснулся плеча девушки.

— Сейчас слишком светло… — пробормотала она.

— При свете тоже есть своя прелесть, — невозмутимо заметил Колчанов.

— Не знаю, может быть… — Марина поморщилась, встала на колени и подалась к Феликсу. — Я боюсь, что мне будет неприятно.

— Неприятно! — рассмеялся Колчанов. — Словно я предлагаю тебе горькое лекарство.

— Это и есть лекарство, и в самом деле горькое.

— Тогда его нужно запить.

— Нет, давай без алкоголя. Я попробую закрыть глаза и представить себе, что в комнате темным-темно.

— Странные у тебя фантазии.

— Я понимаю тебя, Феликс, ты столько не видел женщин…

— Видеть-то я их иногда видел.

— Ты же знаешь, что я имею в виду. Марина сама медленно расстегивала блузку.

Феликс чувствовал, как застыло в напряжении ее тело, словно она готовилась к допросу с пристрастием, а не к любви.

И Феликс пожалел ее. Он нежно обнял девушку за плечи и стал гладить ее по голове, словно малого ребенка. Марина сперва вздрагивала, потом успокоилась. Ей было хорошо. Теперь она уже не стеснялась своей наготы, ей был приятен прохладный воздух, обтекавший ее грудь. Вскоре она расслабилась, стала податливой, мягкой, с удовольствием постанывала.

А Феликс все думал, посвящать Марину во все свои планы или нет. В конце концов он решил отложить этот разговор до лучших времен.

Красноватое закатное солнце коснулось крыш домов по другую сторону улицы. Марина и Феликс лежали на узком диване и, улыбаясь, смотрели друг на друга.

Марина набросила на плечи плед и пошла готовить кофе.

— И что мы теперь будем делать? — поинтересовался Колчанов, собирая с пола разбросанную одежду.

— Тебе решать, — не оборачиваясь, отвечала Марина, не спуская глаз с конфорки. — Что до меня, то я спать хочу.

— Ты что, днем не выспалась?

— Я бы спала и спала. Привыкла, пока тебя не было. Поем, прилягу, проснусь, приберусь в квартире — и снова на боковую.

— Зачем?

— Так быстрее проходит время. Наверное, и ты в тюрьме только и делал, что спал?

— Не только… — не стал вдаваться в подробности Феликс.

— У тебя там появились новые друзья?

— Другом его назвать тяжело, но…

— Что «но»?

— Да так, ничего.

— А как ты определяешь, кто друг, а кто так, приятель?

— Ты что, до сих пор этому не научилась?

— Да как-то…

— Друг — это тот, — задумчиво промолвил Колчанов, — на чье слово можно положиться, не требуя никаких гарантий.

— Не знаю, есть ли среди моих знакомых такие, — сказала девушка.

Тут вскипел кофе, и она накрыла джезве блюдечком, чтобы напиток настоялся.

— Ты хочешь мне что-то сказать? — Марина вернулась в гостиную и села рядом с Феликсом, старательно закутываясь в плед. Было бы глупо сейчас одеваться, и в то же время нагота тяготила ее.

— Да, хочу. Это можно назвать тайной. Но я еще не уверен, стоит ли тебе об этом знать и принесет ли тебе это счастье.

— Ты уверен, что тебе легче хранить тайну при тебе?