Лев Пучков - Полигон смерти

На момент сокращения полк был вооружён автоматами АК-74М. А ВОХР — карабинами СКС.

Так вот, дружинники вооружены карабинами, а «курки» — автоматами. Вблизи Ивану не довелось рассматривать оружие ДНД, и он не знает, есть ли на нём травленый литер «А». Но в Городе и окрестностях есть только одно место, где хранятся карабины и… караульная одежда «вохровцев» (тулупы и полушубки).

Это Арсенал.

— Погоди… ты хочешь сказать, что ДНД и «курки» — заодно?!

— Не хочу. — Иван угрюмо насупился. — Чес-слово не хочу Это ж вообще получается полный звиздец: «курки» на пару с нашими «дружинниками», под КЕМ-ТО, кто рулит всеми сразу. Но ты же сам видишь: «калаши»… карабины… а ты видел, дружинники в тулупах и полушубках каких? Это тоже с Арсенала, «вохровские».

— Да, вот это шарада. Даже и не знаю, что и думать…

— Кстати! — вспомнил Иван. — А к карабинам вот такие штыки прилагаются.

Иван остановился, достал из-под полы куртки длинный узкий клинок с наборной ручкой и протянул его мне.

— Ножи с них никудышные, а вот кинжалы — самое то.

— Рукоять, вижу, не табельная.

— А своя у них короткая, неудобная. Не под руку. Вот и изгаляются кто как может. Эту, кстати, хорошо сработали, ловко в руке сидит.

Я повертел в руках клинок и вспомнил, где его видел.

— Слушай, Иван… А как-то у нас раздел трофеев несимметричным получился, не находишь? Мало того что ты стволы себе забрал, так ещё и все ножи пригрёб.

— Ну, понимаешь… — Иван несколько смутился. — Ты ж один, а нас много. Тебе и ствол один. А штык возьми себе, я ещё дома хотел тебе отдать!

— Да ладно…

— Нет-нет, бери, а то обижусь! — Иван отстегнул с пояса крепкий брезентовый чехол-ножны и отдал мне. — Пригодится! Вдруг патроны кончатся? Отличный штык, «курков» колоть самое то!

— Ну, спасибо. Вообще, не планировал — врукопашную. Но теперь обязательно кого-нибудь заколю… Хотя бы ради эксперимента.

На проспекте мы распрощались. Иван напомнил, чтобы я забежал насчёт «варианта», если не получится сегодня покинуть Город, по-братски обнял меня и пошёл обратно.

Я проводил его взглядом, отошел подальше от хорошо протоптанной тропы и двинулся в путь по занесенной снегом слабенькой лыжне. Не один я такой умный, кто-то здесь уже ходил на лыжах, как раз посреди проспекта, по «сплошной».

Эх, где теперь та «сплошная»? В полуметре под снегом, в трёх сутках до Хаоса, в другом мире и в другой жизни…

Вы не поверите, но в этот раз я всё-таки одолел свой заколдованный маршрут.

И никто не попытался меня остановить.

По дороге разминулся с двумя небольшими компаниями, которые топали по тропинке и тащили санки с какой-то поклажей, и прошёл мимо изрядного скопления публики в одном дворе.

С компаниями проблем не было.

Мимо первой просто прошуршал на лыжах, деловито и целеустремлённо, мужики буквально проткнули меня любопытными взглядами, но ничего не сказали.

Вторая была изрядно навеселе, там шли две женщины и трое мужчин, а на одних санках вместо поклажи везли ребёнка, упакованного, как новогодний подарок, с розовой атласной лентой попёрек свёртка и кокетливым бантиком.

С этими я даже поздоровался. Нет, не обнаглел, а просто они показались мне мирными и добродушными. И ничего, дружно ответили, а одна из женщин куражливо спросила:

— Это откуда у нас такой красавчик?!

— Из Москвы, — честно ответил я.

— Всё, едем в Москву! — решительно заявила женщина.

— Да ты до дому сначала доедь, — урезонил её один из мужчин. — В Москву она собралась… Тебя из города никто не выпустит!

А во дворе, по-моему, собирались кого-то хоронить. Женщины были заплаканные, мужчины хмурые и злые.

Здесь я слегка напрягся: из общей массы внезапно вывернулись трое молодых людей и двинулись ко мне, явно желая задать вопрос по поводу клановой принадлежности.

— Из Москвы! К родственникам приехал и застрял! — громко сообщил я, не сбавляя хода. — Дом для инвалидов, второй этаж, Иван Щукин!

Троица резво потеряла темп, кто-то продублировал информацию, видимо, отвечая на вопрос из толпы:

— Да это Ваньки Щукина родня… Москвич…

Вот вам и вся активность. И не надо ни в кого стрелять.

Больше мне ни с кем общаться не довелось. Кое-где в окнах виднелись лица, меня молча провожали взглядами, но как-то без экспрессии, с типично обывательским любопытством.

Судя по всему, я несколько изменился, стал другим и отчасти приспособился к условиям. Я обзавёлся рядом факторов, которые из жертвы и чужака переводят меня в разряд незнакомого соседа, спешащего по своим делам.