Борис Сопельняк - Багровая земля (сборник)

И тут Саша замолчал. Надолго замолчал. Я его не торопил и не задавал никаких вопросов: было видно, что в нем идет какая-то борьба. Наконец он поднял глаза, очень внимательно и строго посмотрел на меня и спросил:

– Скажите, а можно в вашем очерке помянуть добрым словом одного моего друга? Его уже нет. Но я хотел бы, чтобы все знали, что это был за человек.

– Конечно, – с готовностью согласился я.

– Геннадий, так его звали, получил три разрывные пули в живот. Я тоже получил свое: одна пуля застряла в бедре, другая отсекла большой палец руки. Но не напрочь, лоскут кожи обрубок не отпускал. Кровь хлещет, оторвать бы, а на это место наложить жгут. Но командир минометного взвода Геннадий Гришин сказал: «Не разбрасывайся, комбат, конечностями. Пригодятся». «Да ну ее к дьяволу, эту культяпку! Парашютное кольцо можно дергать и четырьмя!» – это потом мне сказали, что в запале я орал именно так. «Примотай. Сгодится», – настаивал Генка. Я послушался своего взводного и примотал.

А когда к нам прорвался вертолет, потребовалось прикрыть эвакуацию раненых. Этим занимался старший лейтенант Гришин. Тогда-то он и получил три пули в живот.

Оперировали на соседних столах. Я выглядел неблестяще и от нестерпимой боли стонал. Так Генка меня успокаивал: «Держись, Саня, держись. Мы еще на моей свадьбе погуляем». Мы лежали рядом, в одной палатке. От боли я не мог заснуть и все время смотрел на Генку. А с Генкой было совсем худо. Когда он очнулся, наши глаза встретились… А потом он очень четко сказал: «Саня, как же хочется жить!» И все. И умолк. Навсегда.

Понимаете, хожу ли я, сплю, читаю книгу или сижу в театре, а передо мной его глаза. Лицо белое, белое. Ничего не видел белее. Разве что облако, когда в него сваливаешься сверху, а парашют еще не раскрыт.

Тут железный Солуянов не выдержал и метнулся к окну. Встав ко мне спиной, он торопливо достал платок и сделал вид, что у него что-то с носом.

– А вскоре Геннадия Гришина наградили орденом Красного Знамени. Посмертно, – добавил Александр.

– А вообще в вашем батальоне много награжденных? – спросил я.

– Практически все офицеры и большинство солдат. Так что десантники воюют достойно… Не сочтите меня нескромным, – обезоруживающе улыбнулся он, – но есть у меня одна награда, которая не значится в личном деле, хотя я очень ей дорожу и никогда с ней расстанусь. Это – стихи. Быть может, неумелые, но искренние стихи, которые посвятили мне солдаты родного батальона. Их мне перед отъездом в академию вручили вместе с голубым беретом, который у десантников является таким же символом доблести, как у матросов бескозырка.

С этими словами Александр достал из бумажника аккуратно сложенный листок и протянул мне.

– Только не надо вслух. Читайте про себя, – попросил он.

Тогда я его просьбу выполнил. А теперь решил обнародовать:

Слова солдат оказались пророческими: Золотая Звезда Героя Советского Союза догнала Александра Солуянова уже в Москве.

Всю историю моего знакомства с майором Солуяновым Джумахану я рассказывать не стал, но стихи прочитал. И вдруг Джумахан наклонился к моему уху и заговорщически шепнул:

– Только ему ни слова. Ладно? Ты не представляешь, как я ему завидую.

– Кому?

– Александру.

– Почему?

– Стихов мне никто не посвящал, вот почему. Чтобы солдаты написали стихи о командире, это надо заслужить. И не только победами. Тут нужно кое-что еще. Нет, такого командира, как Солуянов, из меня не получится.

– Ну, это ты зря. Я же знаю, был случай, когда солдат принял на себя предназначенную тебе автоматную очередь.

Джумахан сразу помрачнел. Встал. Плеснул чаю. Мучительно откашлялся и каким-то надтреснутым голосом сказал:

– Я вот все думаю: виноват ли я, что мы угодили в ту засаду? В принципе, конечно, виноват: командир должен все предусмотреть. Но перехитрил меня главарь банды, начисто перехитрил, – развел руками Джумахан. – Мы попали в тщательно подготовленную засаду. Вначале все шло нормально. Нас пятьдесят человек, душманов – примерно столько же, но открытого боя они не принимали, а уходили все выше в горы. Мы сидели, что называется, на хвосте, но вцепиться в загривок не могли. Наконец мы загнали их к ледникам. Впереди – маленький кишлак, речка, а дальше узкое ущелье, упирающееся в ледник. Лучше нарисую, – схватил он листок бумаги, – а то эту диспозицию не понять.