Андрей Молчанов - Золотая акула

– Стараюсь ради детей! Кладу на них жизнь! – не уставала повторять хозяйка. – А за это меня приезжают сюда убивать!

– Кто? – холодно спросил Володя.

– Морально… – уклончиво ответила Фира.

– Дом двухэтажный? – деловито осведомился Василий.

– Да, второй этаж хотим сдавать…

– Ну, – сказал я, – это навряд ли получится.

Повисла напряженная пауза. Итог паузы мне все-таки удалось выиграть, Фира не выдержала.

– Ваши условия? – выдохнула она.

– Вам не нужна реклама своего места жительства среди московской деловой публики? – спросил я.

– Вы знаете ответ…

– Второй этаж, – проронил я.

– Вы хотите его снять?

– Нет, купить в собственность, – сказал я. – За хорошую цену.

– Назовите…

– Цену? Она складывается из пятидесяти тысяч долларов вашего долга, плюс проценты, плюс наше молчание, – довел я до сведения продавца.

– Ох, я умираю, – обмякла Фира, закатывая глаза и хватаясь за морщинистое горло.

– В случае вашей смерти, – бесстрастно заметил ей Вова, – дальнейшие переговоры вы завещаете вести с вашими наследниками?

– Хорошо, – молвила старуха убито. – Когда вы въезжаете?

– Въезд состоялся, неужели вы не заметили? – изрек Василий.

– Вы садист! – ответила ему старуха. – Вам надо в охрану концлагеря!

– Кстати, об охране, – кивнул Василий. – Считайте, что теперь она у вас есть. Круглосуточная и бесплатная, но куда лояльнее тюремной. Вам бы радоваться…

– Мне кажется, вы – антисемит, – заметил ему угрюмо жидомасон, сидевший на табурете в дальнем углу и, приподняв кустистую бровь, мрачно таращившийся на нас.

– Неправда, – сказал я. – Вообще – что за странный термин? Семиты – это арабы. Значит, антисемит – это антиараб? Какая глупость! Все равно что назвать вас сионистом!

– Да, я сионист! – заметил официант гордо.

– Сионист, – просветил я его, – особь, стремящаяся объединить соплеменников на земле предков. Какой же вы сионист? Это мы скорее таковые… Я вот, например, очень даже за то, чтобы евреи жили в Израиле, у них хорошо там получается с урожаями помидоров и с производством «узи»… А вы – нет, вас в Испанию потянуло, в колыбель инквизиции…

– Кончаем базары, – сказал Вова. – Жить будем дружно, Фира Моисеевна станет готовить нам рыбу-фиш, сырьем мы ее снабдим. Вы умеете готовить рыбу-фиш, Фира Моисеевна?

– Но здесь нет щуки…

– Сойдет барракуда, – высказался старожил Василий.

Так мы решили проблему с жильем. И уже вечером сидели, попивая винцо, на балкончике собственного дома с резными перилами из канарской сосны в неуклонно чернеющих сумерках, растворяющих в себе горы и океан, глядя в сторону городского центра Пуэрто-дель-Росарио, мерцавшего малиновым туманцем неоновых огней в сгущавшейся над островом ночи.

Сидя в кабинете своего офиса, располагавшегося на одном из этажей научно-исследовательского института, Тофик, подравнивая ногти пилочкой, со скукой выслушивал томившегося на стульчике директора академика, чей бывший кабинет он теперь занимал.

Директор – глупый, никчемный старикашка, еще пыжился, набивал себе цену, памятуя, видимо, те относительно недавние годы, когда ездил в Кремль на казенной «волге» за наградами, распоряжался сотнями людей и миллионными суммами, считая таких как Тофик – червяками в иле социального дна, шпаной и рыночно-гвоздичной швалью, да вот просчитался в итоге академик, став никем, насекомым, которое он, Тофик, мог прихлопнуть в любой необходимый момент.

«Отжировали свое эти чертежники и ботаники!» – без какого-либо сочувствия думал он.

Директор канючил о необходимости повышения аренды, приводя потешные доводы: мол, институт – бывший флагман советской оборонной науки – испускает дух, девяносто процентов сотрудников уволены, и, если не поддержать материально оставшуюся горстку энтузиастов, настанет крах.

Тофик, с холодным презрением переводя взгляд со стоптанных ботиночек ученого на застиранные манжеты его рубашки, выглядывающие из обтертых до проплешин рукавов пиджака, сочувственно кивал, испытывая какое-то злорадное удовлетворение от униженного тона этого научного хмыря.

Итог разговора был Тофику превосходно известен, жужжание академика настраивало на сентиментально-философский лад, но мысли нынешнего хозяина кабинета были весьма далеки от нужд оборонной науки; думал он о вещах куда более важных и актуальных, а именно – о своих отношениях с группировкой Исы.