Андрей Молчанов - Золотая акула

Над нами висело огромное белесое небо раннего утра. Океан бился в завалы бетонных чушек, защищающих полосу берега.

Вспоминая слова Василия о том, что на данном острове проживают в большинстве своем богатые немцы и англичане, я невольно преисполнился скептицизмом по отношению к правдивости такого его утверждения, одновременно смутно размышляя об извращенных вкусах некоторых толстосумов.

«Мерседес» покатил на север острова по узкой, петляющей по склонам вулканических сопок дороге.

Обозревая лунный ландшафт за оконцем автомобиля, я откровенно прокисал, вспоминая чудный Тенерифе с его зеленью, чистенькими городишками, ресторанчиками, дискотеками и казино; тротуарами, выстланными цветным мрамором, праздной толпой…

Здесь же нас окружало царство мертвого унылого камня, изъеденного ветрами и солнцем.

Я невольно вспоминал влажные просторы российских лугов и лесов.

Родная нордическая флора виделась отсюда некими буйными джунглями Амазонки.

Расстилавшийся вокруг марсианский пейзажик оживляли лишь мужественно выживавшие на каменистых склонах редкие салатовые перья алоэ и лепешки кактусов с оранжевыми выростами своих кисло-сладких плодов – ценнейшего по своим питательным свойствам фрукта, как меня опять-таки уверял канарский старожил Вася.

Тут уж будешь питательным, выгрызая соки из камня…

Володька, до сего момента с подозрением озиравший окрестности, внезапно произнес:

– А ведь прав был дед насчет неба-то… Помнишь? Глянь, какое!

Мы уже забрались высоко в горы, прибрежные сопки плавными серо-оранжевыми волнами застыли внизу, а бездна неба словно приблизилась к нам, и ее глубина и ширь завораживали, словно здесь сходились какие-то тайные космические стихии, грани иных миров…

И безжизненный камень внезапно показался прекрасным в своей гармонии с великолепием этих небес.

Вот где надлежало бы, вооружившись мольбертом, написать картину «Какой простор!».

А городок, открывшийся после умопомрачительно крутой горной дороги, был чист, весел, беспечен и нес в себе все признаки цивилизованной Европы с ее бензоколонками, магазинами, аккуратными белеными домиками с черепицей крыш, рекламными щитами и искусными вывесками над дверьми местных ресторанов.

Я очутился не то в Германии, не то в Испании, не то в Англии… Здесь соседствовали все традиции. Традиции лучших Испании, Германии и Англии.

И лишь недоуменным воспоминанием отражались в сознании дикие пустоши недавних гор, синими пятнами видневшиеся вдалеке.

И – удивительно: желалось вернуться к ним, в их первозданную необъятность.

Городок омывал океан, и мы, выйдя на безлюдный берег, тянувшийся солнечной песчаной далью, тихо и счастливо дурели от прозрачности воды на проплешинах прибрежных вымоин и сочетаний сини, зелени, золота, соревнующихся между собой в своем утверждении – бесконечном…

К вечеру прибыли наши мореходы.

Папаня, хотя и ощутимо подустал, находился в приподнятом настроении, и мы понимали его: он возвратился в прошлое, он становился тем, кем был более полувека назад, – молодым парнем, ступившим, избегнув страшной гибели, на незнакомую землю, на берег, что ныне именовался пляжем…

И его, как и тогда, вновь ожидало неведомое, а значит, продолжалась жизнь – подлинная, подобная свежести океанского воздуха, и каждый день такой жизни стоил куда больше, чем год самозаточения в стенах московской квартиры, серенько и пасмурно высветленных квадратами оконных проемов.

Вечную осень мы поменяли на вечную весну. И пока о таком обмене не сожалели.

Между тем быт есть быт, и теперь перед нами остро встала проблема жилья.

Снять в городе квартиру оказалось задачей практически невыполнимой. Со свободными апартаментами на островах дело обстояло туго. Чужеземцам предлагалась альтернатива поселения в отеле или же покупки собственного дома. И то и другое по причине дороговизны нас не устраивало. Третий вариант – жизнь в палатке на берегу – не привлекал своим избыточным романтизмом и отсутствием элементарных удобств. Так что на первый ночлег пришлось устраиваться в гостинице.

Поутру вместе с Василием и Вовой я отправился в супермаркет за продуктами питания и водичкой.

Дама в панаме и в темных очках, выгружавшая у кассы из сетчатой тележки гору разнообразной провизии, показалась мне странно знакомой, и, присмотревшись к ее облику, я закусил, сдерживая нервную усмешку, губу: в дебрях Канарского архипелага, оказывается, ныне проживала скрывающаяся от одураченных кредиторов Фира Моисеевна Лунц!