Андрей Молчанов - Золотая акула

– Ну… у нее своя голова на плечах…

– Ты с ней, надеюсь, без хамства?

– Не, интеллигентно предложил… В точном переводе: давай любить себя при помощи друг друга…

Осада крепости, невзирая на провал нахрапистого приступа, продолжилась, и в успешном ее финале я не сомневался, тем более что аборигенка, слабея под Вовиным напором, начала бормотать о своем глубоком уважении к священным узам брачного союза, получая положительную реакцию на такие намеки со стороны претендента на пользование ее великолепно сложенным телом.

С телами, необходимо заметить, Вове неизменно везло. Да и сам он, раздеваясь на пляже, своим мускулистым торсом и двухметровыми размерами по вертикали неизменно привлекал внимание женской массы, начинавшей при его появлении поерзывать на песочке или же заинтересованно высовываться из воды.

Я же, не находя себе достойного места в трудно благоденствующем курортном бизнесе, подумывал об отъезде в Америку: там все было знакомо, понятно и вероятность найти себя в многообразии заокеанского хаоса, весьма схожего с привычным российским, бесспорно, существовала.

Папаня решительно возжелал остаться на Фуэртевентуре – лучшему, по его мнению, месту на планете. Чистый сухой воздух, редчайшие пасмурные дни, океан, на который он мог любоваться часами, – всем этим он наслаждался восторженно и неустанно, не испытывая ни малейшей ностальгии.

Права нашего владения вторым этажом виллы никто не оспаривал, а каждодневные стычки и дрязги между претендентами по поводу нижней части строения папаню не задевали.

Потребности старика были предельно скромны, а одиночество ему не грозило: очень скоро он стал полноправным членом в общине живущих на острове немецких пенсионеров.

– Дед, кажется, обрел свою стихию, – заметил на это Вова. – Старый фашист, блин! О чем они там трут каждый вечер в своей шарашке? О несостоявшейся расе господ?

Вова, будучи патриотом русского народа, к извечным его врагам относился, мягко говоря, с ощутимой прохладцей.

Папаня в споры с ним не вступал, но однажды все-таки не стерпел, высказался:

– Чего ты трещишь, балаболка! Немцы и евреи, евреи и русские… Везде не без уродов, вот чего я скажу. И не без приличных людей. А что касается нашего брата, чего его возвышать? То в коммунизм его тянет, то в капитализм… То – просто в романтику. А кончается все как в деревенской драке: увечьями и разором. Дураки кольями машут, воры мошну набивают. Вот тебе и народ-богоносец! А потом – то у него еврей виноват, то немец! Я себя спрашиваю: какая такая причина, что меня, всего Россией пронизанного и пропитанного, в нее сегодня дубиной не загнать?

– И какая?

– А устал я! И от России, и от народа ее, вот какая!

– Ну, вообще-то, – отозвался тоном рефери Сергей, – в чем-то Гитлер был прав, когда утверждал, что каждой нации соответствуют определенные черты характера, составляющие суть… Немцы – хорошие механики и воины; чечены – квалифицированные бандиты; русские – идеалисты с уклоном в алкоголизм, по себе знаю…

– Евреи – паразиты, – не преминул добавить Вова.

– В общем, все мы хороши! – подытожил я. – И посему насчет однополярного мира – не получится, как бы кто ни старался. У каждого есть сильная сторона, защищающая слабину…

В один из выходных решили выйти в океан на подводную охоту, двинувшись к знакомой банке.

Здесь, в чистейшей воде окружающего отмель приглубья, имели обыкновение греться на солнышке будущие деликатесы.

Заодно я решил навестить лодку, попробовав снять цейсовскую оптику с перископов.

Исследуя заржавевшие крепления и крутясь вокруг стойки на центропосту, я задел ластом один из снарядов и, обмерев в испуге от нечаянной оплошности, увидел, как, воздевшись над своими замшелыми собратьями, он медленно опускается на их скученный завал.

И тут, забыв о цели погружения, руководимый неясными подозрениями, я, уяснив какую-то неестественную легковесность артиллерийского снаряда, набравшись смелости, взял его в руки.

И понял: держу полую гильзу. Закупоренную и – в чем убедился уже окончательно – со странным отсутствием капсюля.

Я дернул сигнальный конец три раза, оповещая борт о подъеме.

Увидев в моих руках заплесневелый снаряд, друзья-товарищи разродились комментариями, изобилующими ненормативной лексикой. Памятный взрыв на борту подлодки невольно навел наш коллектив на мысль о том, что если сапер ошибается один раз, то коллектив саперов способен ошибаться неоднократно.