Владимир Угрюмов - Дикий

— Дикий. Беркут какой-то. Посмотри на свое лицо.

Я машинально кошусь в настенное зеркало, но никакого беркута не вижу.

— Тогда выйди. Я согласна.

Выхожу и останавливаюсь возле дверей ванной. Слушаю, как Вика бормочет бессвязно о жестокости мужчин, об идиотизме использования холодильника в воспитательных целях… Сперва шуршит снимаемая одежда, затем раздается звук падающей воды. Иду на кухню и завариваю чай покрепче. Минут через десять раздается из ванной более осмысленная реплика:

— А халат есть в доме?

— Женского нет. Мой возьми.

Шуршит полотенце, и наконец на кухне появляется мой напарник, похожий на гнома из мультфильма про Белоснежку. Халат ей велик, и его края метут пол.

— Выпей чаю. Я заварил крепкий.

Она садится за стол и делает несколько глотков, а я тем временем приготавливаю бутерброды. Она и бутерброды съедает молча. Вику начинает поколачивать, и это нормально — нормальное похмелье. Веду ее в комнату и без комментариев укладываю в постель. Она и не отказывается. Так после душа ничего и не сказала. Только сбрасывает халат и, сверкнув географическим атласом круглых ягодиц, ныряет под одеяло.

— Дома, наверное, будут волноваться? — спрашиваю.

— Не должны, — еле слышно отвечает Вика из-под одеяла. — Я записку оставила, что поехала к тебе.

— Ко мне — это к кому?

— Родители знают, что мы вместе в фирме работаем.

Фирма «Мочилово», мелькает мысль, хорошая работа.

— Может, ты сказала, что замуж вышла?

— Не сказала.

— Теперь я вижу, что и такое можешь заявить. — Все это мне не нравится совсем. — Ладно. Спи.

Ухожу в гостиную и продолжаю смотреть, как Ван Дамм ломает челюсти плохим мужчинам. Хорошо быть Ван Даммом. Чужая жизнь всегда краше. А Ван Дамм, возможно, свою жизнь проклинает… Каратэка продолжает махать ногами и руками без устали, а я вот устал. Глаза слипаются. Если умереть, то в бою. Но если спать, то в своей кровати. Бреду в спальню, надеясь притулиться с краю. Устраиваюсь. Стараюсь заснуть. Но не могу. Рядом девушка, а пахнет пивной какой-то. Встаю и возвращаюсь в гостиную. Валюсь на диван и укрываюсь пледом. Во сне оказываюсь в Питере. Мне восемнадцать лет, и Нина любит меня, так сильно любит меня, что говорит — любимый мой!

Открываю глаза и вдыхаю горький турецкий запах. Если пить кофе с утра до вечера, то станешь кофейным наркоманом. Но это пока не страшно. Страшнее иметь напарника, склонного к непредсказуемому поведению. Женщины и так непредсказуемы. Если Вика напивается, то ее брать с собой нельзя. Проболтается, и пойдут слухи. После слухов прилетят пули и сделают мясо. Могут и бомбы прилететь — будет не мясо даже, а фарш.

Завтракаем молча. Вика виновато смотрит исподлобья.

— Ладно, кайся, — не выдерживаю ее взглядов.

Вика облизывает губы и говорит:

— Первый раз в жизни напилась. Этого больше не повторится. Так противно. Могу встать в угол.

Шутки в сторону. Говорю девице жестко все, что думаю. А думаю я о том, что все мясо в перспективе. Следовательно, трезвость — жесткое требование. Необходимость. А не моя прихоть. Понимает или нет — Вика сидит, словно мышка, слушает.

— Все, босс, — проговаривает. — Проехали. Больше таких остановок не будет.

Хочется верить. Она мне нужна, и я верю ей.

Вика собирается на работу, и я предлагаю ей вечером куда-нибудь сходить.

— Московский балет приехал, — обрадованно соглашается она. — Хватит всяких варьете и алкогольных напитков. Начинаем развиваться, босс!

— Ладно. Я билеты достану, — обещаю и закрываю за ней дверь.

Достаю билеты и надеваю костюм. Для того и пауза в работе, чтобы подумать и в красивые места походить. Забираю Вику с работы и везу в театр. Это не варьете, но и здесь машут ногами. Без похабщины, правда, и под хорошую музыку — много скрипок, и кларнеты с литаврами дают прикурить. Публика чистая, бандитских рож почти не видно. Беспредельщики в балет не ходят. Интересно, а я-то сам беспредельщик или нет? Хочется верить, что нет. Хотя неизвестно, как дальше жизнь сложится… Мне нравится, что рядом со мной Вика, — на нее заглядываются.

После балета идем в ресторан «Интуриста» и заказываем ужин. Там тоже музыка приличная, но братвы побольше, чем в театре. Вика говорит, что любит песни Игоря Корнелюка. Я плачу оркестру «фантики», и они поют… Вспоминаю вдруг Лику. И вспомнить не могу, отдельные черты никак не складываются в картину лица. Так и надо, наверное. Жаль только, если Лика станет помнить меня…