Геннадий Паркин - Уран для Хусейна

— Ты что, так и приехал сюда в одном костюме? — поинтересовался Князь.

— Кулька в масини остялся, у Альвидя, — чирикнул Гоша, пожимая плечами. — Мне тепле.

— Тепло ему, — скривился Князь, подошел к платяному шкафу и достал оттуда кожаный плащ на меху, наподобие тех, что носит высший командный состав флота в Заполярье. — Околеешь еще. На вот, прикинь. От отца осталось.

В плаще, доходящем низкорослому вьетнамцу до пят, тот выглядел очень даже. Маленькая желтолицая голова торчала из широчайших плеч, отчего Гоша походил на обворовавшего комиссара ВЧК беспризорника двадцатых годов. Впрочем, за четыре года отсидки я несколько отстал от моды, может, теперь все так ходят?

Гоша поймал свое отражение в зеркале, улыбнулся, но ничего не сказал.

Наступившую тишину разорвал резкий телефонный звонок. Князь поднял трубку, послушал, что-то ответил по-эстонски и обернулся к нам:

— Поехали в больницу, мама умирает…

Снова перед глазами мелькал обледенелый асфальт Таллиннского шоссе, только на этот раз окружавшие трассу заснеженные поля убегали в обратном направлении. Мы возвращались в Ригу. Уезжая от Илоны, надеялись вернуться через пару дней. В Таллинне задержались почти на неделю. Князь хлопотал с похоронами матери, мы с Гошей старались помочь чем могли, в основном поддерживая почерневшего от бессонницы Витьку морально.

Похороны состоялись на Морском кладбище, где уже покоился Витькин отец. В ту же оградку втиснули второй гроб, Князь щедро заплатил коменданту кладбища, пообещавшему весной установить новый цветник и подыскать хорошего специалиста по памятникам. На поминки собрались преимущественно старые военные моряки с женами, друзья покойных Витькиных родителей.

Еще два дня после похорон Князь носился по Таллинну в поисках толкового спеца по фуфлыжным ксивам. Паспортов-то у нас с ним не было, только справочки об освобождении, а легализоваться — значило угодить под гласный административный надзор. Обоим нам как рецидивистам закон определил по году назойливой опеки милиции, делавшей свободу той же зоной, только чуть расширенной. До пределов того района, где проживаешь. Светиться было ни к чему, и в конце концов за сумасшедшие деньги Витька купил два загранпаспорта с переклеенными на наши фотографиями и более-менее подходящими возрастными данными. Меня теперь звали, как Жванецкого, Михал Михалычем, а фамилия Розенгольц вообще вызывала опасения. Могли и в рыло заехать, но я все-таки надеялся, что антисемиты бьют не по паспорту, а по физиономии; она-то у меня чисто рязанская. Князю досталась ксива какого-то эстонца, но шпрехал он по-ихнему не хуже Урмаса Отта, а морду лица имел интернациональную.

Гоша оказался неплохим парнем, прежде я о вьетнамцах думал хуже. Больше всего мне импонировало полное безразличие к каждодневным передрягам, жизнь он воспринимал как нечто временное перед грядущей вечностью. Однако такая позиция не мешала ему стремиться к большим деньгам. Как мы с Князем поняли, все свои доходы он переводил в валюту и отгонял во вьетнамский курортный городок Далат, где осталась Гошина мать с целой дюжиной малолетних его братьев и сестер. Раз он еще заикнулся, что мечтает открыть школу боевых искусств и разработать, подобно Брюсу Ли, собственный стиль единоборств. По этому поводу они что-то постоянно обсуждали с Князем, тому идея вьетнамца пришлась по вкусу.

Сейчас Витька спал, пристроившись на заднем сиденье, Гоша расслабленно откинулся на подголовник рядом со мной и размышлял, закатив глаза в потолок салона, о чем-то своем, а я целиком отдался дороге, получая удовольствие от скоростной гонки по пустой почти автостраде. Уже мельтешили по сторонам предместья Риги, асфальт раскинулся вширь и стал не таким скользким — за подъездами к столице дорожники ухаживали. Спидометр показывал сотни полторы, но «шестерка» шла уверенно и без натуги. Пост ГАИ я проскочил, сбросив скорость до шестидесяти, потом снова притопил и в Ригу влетел, как комета Галлея, благо ввиду дефицита энергоресурсов улицы были полупусты.

Время подвалило к семи вечера, уже стемнело, и когда я вырулил к началу улицы Ленина, вокруг вспыхнули неоновые фонари. Тут-то он и нарисовался, этот зеленый «уазик» с мигалкой на крыше, стоявший поперек дороги так, что объехать его можно было, только протиснувшись в узкую щель вдоль Трамвайной колеи. Три фигуры в серых ментовских куртках и меховых шапках с козырьками не оставили сомнений в очередной вылазке рижского ОМОНа на охоту.