Андрей Воронин - Слепой. Исполнение приговора

До наступления темноты этого не произошло – как, впрочем, и следовало ожидать. Кое-как дотянув до начала двенадцатого, Федор Филиппович выключил опостылевший телевизор и нарочито неторопливо совершил вечерние гигиенические процедуры. Прохлада с темнотой так и не пришла, но от очередного холодного душа генерал, хоть и с трудом, все-таки воздержался: сейчас, ночью, опасность быть застигнутым без штанов и спрятанного в них пистолета возросла настолько, что пренебречь ею он уже не рискнул.

Очутившись в мертвой зоне, которая, как он надеялся, не просматривалась ни одной из установленных в квартире скрытых камер, Федор Филиппович достал из кармана переданный Глебом в числе прочего пузырек, вытряхнул из него небольшую сероватую пилюлю, бросил в рот и проглотил. Это простое действие означало гарантированный удар по его больному сердцу, зато теперь он точно знал, что до наступления утра сон его не одолеет. Так же точно он знал еще одну вещь: две, от силы три ночи, проведенные без сна при помощи лекарства доктора Глеба, и киллер ему уже не понадобится.

Перед тем как отправиться в постель, он выглянул в окно. С некоторых пор он старался делать это как можно реже и осторожнее, предпочитая держать окна наглухо зашторенными и находиться от них как можно дальше. С точки зрения того, кто его подставил, предпочтительнее было бы придать смерти генерала Потапчука вид самоубийства – желательно, совершенного подручными средствами. Но и снайпер не исключался: при надлежащей, грамотной подаче версия, согласно которой изобличенного генерала убрали опасающиеся разоблачения сообщники, будет выглядеть вполне убедительно.

Машина наружного наблюдения стояла там же, где и всегда, под каштаном. Это ровным счетом ничего не меняло: Слепой номер два, судя по всему, был достаточно ловок и крут, чтобы без проблем устранить или обойти это мелкое препятствие. А если этот неприятный тип, в придачу ко всему, еще и работает на Тульчина, ему и устранять ничего не придется: Андрей Константинович – мужик неглупый, изобретательный и обязательно придумает предлог, чтобы отозвать группу наружного наблюдения.

Свет в гостиной Федор Филиппович оставил включенным: государство, в самом деле, не обеднеет, а пожилой, пребывающий в расстроенных чувствах человек имеет полное право как на маленькие причуды, так и на элементарную забывчивость. Дверь спальни он оставил открытой – от кого ему тут закрываться? Горящая в зале люстра, таким образом, недурно освещала прихожую, которая отлично просматривалась прямо с кровати. Кроме того, свет в гостиной мог на какое-то время ввести в заблуждение киллера – разумеется, только в том случае, если оператор камер слежения не будет корректировать его действия по рации.

Ухитрившись раздеться и лечь в кровать так, чтобы пистолет очутился вместе с ним под простыней, не попав при этом в поле зрения работающей в инфракрасном режиме видеокамеры, Федор Филиппович устроился поудобнее, закрыл глаза и задышал глубоко и ровно, как спящий. Сна у него при этом не было ни в одном глазу – прописанная Глебом таблетка работала, как надо, – и это оказалось неожиданно тяжело: лежать неподвижно, притворяясь спящим, и гнать от себя так и норовящие вернуться и затеять игру в салочки с бесконечной беготней по замкнутому кругу обрывки уже сто раз передуманных мыслей. Имитировать храп он не пытался. Человеку его профессии надлежит знать все до мелочей не только об окружающих, но и о себе самом. В наш век бурного развития технологий получить такую информацию несложно – ее легко, без усилий с вашей стороны, предоставит простейшая бытовая видеокамера. Федор Филиппович, в отличие от большинства людей, потрудился эту информацию получить и точно знал, как выглядит, дышит и ведет себя во сне – знал наверняка, не хуже, а может быть, и лучше оператора, наблюдавшего за ним на протяжении нескольких проведенных здесь ночей. Он знал, в частности, что храпит, только лежа на спине, и, ворочаясь с боку на бок, намеренно избегал этой позы, дабы не затруднять себя созданием посторонних звуков, из-за которых, опять же, мог не услышать подкрадывающегося киллера.

Ожидание оказалось долгим – и, как начало казаться к трем часам пополуночи, бессмысленным. То, что творилось в голове у Федора Филипповича к этому времени, стало подозрительно напоминать бред галлюцинирующего наркомана. Он лежал среди смятых, скомканных простыней, укрытый по пояс, с тощей комковатой подушкой под правым ухом, с прикрытым простыней пистолетом в руке и слава богу, что хотя бы перестал потеть: Москва – не тропики и даже не Южная Украина, и даже в самую сильную жару под утро здесь можно рассчитывать на глоточек прохлады – правда, лишь до тех пор, пока вокруг города опять не загорятся торфяники. Но торфяники пока что не горели; генерал как раз пытался угадать, загорятся ли они в этом году, и если да, то когда именно, как вдруг со стороны прихожей послышался тихий, вороватый скрежет вставляемого в замочную скважину металлического предмета – ключа, а может быть, отмычки.