Андрей Воронин - Слепой. Исполнение приговора

Он все еще неподвижно стоял на пороге, ошеломленный подлой несправедливостью этой мысли и масштабами свалившегося на голову несчастья, когда у него за спиной вдруг скрипнула половица.

Дом был старый, сделать в квартире настоящий, капитальный ремонт у Игоря Степановича вечно не доходили руки, и половицы тут трещали, скрипели и визжали на все лады. Но сами по себе они этого не делали никогда, и, чувствуя, как в крови стремительно поднимается уровень адреналина, подполковник резко обернулся.

Его хороший знакомый и в некотором роде коллега стоял на пороге спальни, глядя на него с полным равнодушием, как на пустое место.

– Что это значит, подполковник? – сдерживая предательскую дрожь в голосе, спросил Федосеев.

– А то ты не понял, подполковник, – послышалось в ответ. – Роль сыграна до конца, финита ля комедия. Извини, оваций не будет.

Обтянутый тонким медицинским латексом палец плавно нажал на спусковой крючок, пистолет с глушителем плюнул прямо в лицо Игорю Степановичу синеватым дымком, свет погас, и все проблемы подполковника Федосеева остались в прошлом – причем на этот раз действительно все, и притом окончательно, навсегда.

Убийца неторопливо свинтил и убрал в карман глушитель, а потом, наклонившись, вложил нигде не зарегистрированный «вальтер» в еще теплую, не утратившую гибкости ладонь своей жертвы. Прежде чем выпрямиться, он быстро, со знанием дела, обыскал труп и, подбросив на ладони, сунул в карман брюк добычу, на которую рассчитывал – миниатюрный дисковый накопитель в продолговатом, размером с фалангу пальца, корпусе из серебристой пластмассы.

– Так-то вот, подполковник. Думал, ты самый умный? – сказал он на прощанье, перешагнул через тело и, на ходу сдирая с ладоней латексные медицинские перчатки, не спеша покинул квартиру.

В отличие от подполковника Федосеева, майор ФСБ Валерий Барабанов обитал в новеньком, с иголочки, элитном небоскребе недалеко от набережной. Из окна его расположенной на предпоследнем этаже просторной квартиры открывался отличный вид на Москву-реку. Квартира представляла собой то, что в последние годы стали называть модным словечком «студио», то есть не имела внутренних перегородок, а в смысле обстановки, убранства и всего прочего – эдакую смесь захламленной холостяцкой берлоги с глянцевой картинкой из журнала «Стиль и Интерьер». Когда Валера-по-Барабану бывал дома – а происходило это в основном по ночам, да и то не каждые сутки, – на охраняемой стоянке у подъезда поблескивал красным лаком его девятьсот одиннадцатый «порш» с турбированным двигателем. Как совершенно справедливо заметил подполковник Федосеев, Валера Барабанов был мажор – самый настоящий, стопроцентный мажор, сын богатых родителей, которому только врожденное упрямство помешало пойти по проторенной отцом дорожке и к тридцати годам войти в совет директоров крупного промышленного холдинга. Папаша возражал против избранной сыном сомнительной стези, но не слишком активно – знал, надо полагать, в кого сынок уродился таким упертым, и со свойственной зрелому возрасту мудростью ждал, когда тот, наконец, перебесится и возьмется за ум.

Этот процесс, увы, затянулся, и конца ему пока не предвиделось. Авантюрная жилка, вместе с фамильным упрямством унаследованная от папаши, пригодилась упрямому наследнику миллионов на его странной и не шибко престижной, с точки зрения столичного бомонда, работе. И вместо того чтобы употребить свои блестящие способности на благое дело приумножения семейных капиталов, Барабанов-младший с упоением отлавливал тех, с кем, сложись все иначе, вполне мог вести деловые переговоры во время бизнес-ланча, а по выходным играть в теннис или, скажем, гольф. Он непрерывно кому-то что-то доказывал: отцу – что не ошибся в выборе профессии, себе – что он не хуже других, коллегам – что мажор с ухоженными руками может дать любому из них сто очков форы. Даже женщинам, которых периодически приводил в свои апартаменты, – что такого кавалера им не найти днем с огнем, что равных в постели ему нет, и что семейная жизнь с его планами пока что, увы, никак не стыкуется.

Сегодня он в очередной раз утер кое-кому нос. Их с подполковником Федосеевым взаимная неприязнь могла подспудно тлеть годами и в конце концов погаснуть, перегорев и обратившись в холодный пепел. Но теперь, когда подполковник показал свое истинное лицо и был изобличен, Барабанов мог выпустить ее на волю и спокойно, ни от кого не таясь и никого не стесняясь, сказать: ну, я же говорил, что Федосеев ваш – форменная гнида! Вот гнида и есть. Да хуже – предатель!