Андрей Дышев - Закон волка

Носильщик, подлец, грубо развязывал ремни, причиняя мне острую боль. Я сжал зубы и терпел. Когда мои руки освободились и безвольно повисли, я не сразу смог поднести их к лицу, чтобы вытереть пот со лба.

— Значит, ты принимаешь меня за Эльвиру Милосердову? — спросила Эльвира, глядя на меня с состраданием.

— В общем-то, да, — ответил я и кашлянул. — Но если посмотреть с другой стороны, то, скорее, не за Милосердову, а за Татьяну Васильеву.

Эльвира саркастически усмехнулась, глянула на клерков и развела руки в стороны: мол, что я вам говорила!

— Бред, — констатировала она. — Чистейшей воды бред… Может быть, вы сильно били его по головe?

— Да всего два разика долбанули, — прогудел надо мной носильщик.

— Наверное, этого было вполне достаточно, — тоном заботливого врача произнесла Эльвира.

Кажется, я в самом деле был похож на сумасшедшего.

— Ну, — опять обратилась ко мне она. — Что ты еще расскажешь нам про… как там ее? Тамару Владимирову?

— Татьяну Васильеву, — поправил я. — Странно, что ты переспрашиваешь. Когда я назвал тебя по телефону Татьяной, ты проглотила это и не поправила меня.

Носильщики загоготали. Эльвира улыбнулась.

— Видишь ли, мой хороший, меня в самом деле зовут Татьяной.

— Васильевой, — уточнил я.

Эльвира отрицательно покачала головой.

— Увы, ни Милосердовой, ни Васильевой.

— Это еще надо доказать, — предположил я. Носильщики снова заржали.

— Первый раз такого придурка вижу! — сказал один из них.

Я пошевелил пальцами, согнул руки в локтях — боли в отличие от терпения выносить юмор этих недоумков уже не было. В моем положении, конечно, не стоило таким образом проявлять свои эмоции, но я часто поступаю вопреки логике и здравому смыслу. Я встал с табуретки и с короткого разворота въехал кулаком под челюсть слишком остроумного носильщика. Он не ожидал от меня такой наглости и не успел увернуться. Раздался тугой звук, словно я ударил по боксерской груше. Носильщик, взмахнув руками, словно пытался ухватиться за воздух, рухнул на пол. Его коллега отреагировал быстро и двинул меня локтем в голову. Я непроизвольно сел на табурет, готовый использовать его в качестве оружия, но Эльвира, предвидя кровавую расправу надо мной, окриком остановила клерков:

— Оставьте его! По своим местам!

— Ну, бля, родственничек, — с ненавистью прошипел носильщик, на которого я вывалил свои эмоции, поднимаясь с пола. — Теперь ты уже не жилец на этом свете. Теперь можешь рыть себе могилу…

— Заткнись, Боб! — прикрикнула на него Эльвира. — Я же предупреждала, что он псих, а значит, надо быть готовым ко всяким приступам. Отведите его в комнату, дайте что-нибудь поесть и выпить. И поласковее с ним, поласковее.

Носильщики приподняли меня с табурета. Мой лютый враг воспользовался случаем и крепко защемил пальцами кожу на моем предплечье.

— Не вздумай его ударить, Боб! — предупредила Эльвира. — Он настолько нуждается в милосердии, что у него на этой почве даже мозги поехали… Я вызову врачей.

История повторялась слишком навязчиво. Меня снова выволокли в холл и потащили по лестнице вверх. Если мне суждено дожить до старости, то до конца дней своих я уже не смогу забыть эти ступени.

Кинут на пол или на диван, гадал я, когда носильщики, традиционно открыв моей головой дверь, вошли в комнату. Оказалось, ни то, ни другое. Они усадили меня в кресло и тотчас вышли, закрыв, как обычно, дверь на замок.

Я не мог поверить в удачу. Они забыли связать мне руки!

Некоторое время я рассматривал свои ладони и пальцы, словно это был случайно найденный под креслом крупнокалиберный пулемет, затем стал торопливо освобождать от ремней ноги. «Такая удача случается раз в сто лет, — думал я, пытаясь совладать с волнением и дрожью. — Эти олухи подарили мне свободу! Эти бараны преподнесли мне бесценный подарок!»

Опасаясь, что бараны могут вспомнить о своей оплошности и вернуться, я несколько нервозно заметался по комнате, выискивая, что мне может пригодиться, потом запрыгнул на подоконник и глянул вниз. На этот раз темнота и высота не пугали меня. Все в мире относительно. Прыжок со второго этажа вслепую в сравнении с перспективой попасть в психиатрическую лечебницу уже не казался опасным. Какая чепуха — второй этаж!

Свист в ушах, чувствительный удар в ноги, приземление. Я повалился на бок, смягчая удар, уперся руками в кучу влажных листьев и прислушался. Вскочил и, прихрамывая, побежал туда, где было темнее всего. Прочь, прочь от этого дома! Через кусты я старался уже не идти напролом, а осторожно отводил в сторону ветви, но тонкие и гладкие, как крысиные хвосты, прутья все равно стегали меня по лицу, заставляли морщиться от боли, закрывать глаза, словно на меня обрушился ледяной град, и я бежал почти вслепую, инстинктивно, как животное, отыскивая самый темный, самый глухой угол парка. я едва не налетел на бетонную стену, погладил ее шершавую поверхность, отыскал монтажную скобу, подтянулся и перелетел через ограду, как мяч через сетку. На другой стороне я позволил себе снять все тормоза и побежал по лесу с такой скоростью, на какую был способен. Треск веток под моими ногами будил птиц; они стаями взмывали в ночное звездное небо, поднимая оглушительный крик, и щедро поливали деревья под собой пометом. Я не останавливался и не прислушивался. Даже если по моим следам запустили стаю собак вместе с медперсоналом психушки, мне уже не на что было надеяться, кроме как на свои ноги. Несколько раз я падал, спотыкаясь о корни и валежник, летел куда-то в темноту, зажмурив глаза, молниеносно, как кошка, вскакивал и устремлялся дальше.