Андрей Дышев - Черный квадрат

Я дошел до площадки, где не было лампы, опустил локти на перила, поддел ногой окурок, лежащий на ступени, и скинул его вниз. Человек остановился и поднял голову вверх. Я едва не вскрикнул от неожиданности. Это был Влад!

— Кирилл! — тотчас негромко позвал Влад, глядя вверх, но не видя меня. — Я один, Кирилл!

Я нажал кнопку вызова лифта. Влад, уже не опуская головы, обеими руками хватаясь за перила, стал подниматься быстрее. От волнения я стал перекладывать «ма-каров» из ладони в ладонь. Заскрипели и открылись створки двери. Влад клюнул на приманку и кинулся вверх со всех ног, чтобы успеть к кабине до того, как створки закроются. Я не вошел в лифт, а поднялся на пару ступеней выше, оперся обеими руками на перила, переноси на них тяжесть тела, и когда увидел голову Влада, взбегающего по лестнице, наотмашь, с разворота, ударил по ней ногой.

Удар был жестоким. Влад, несмотря на свой внушительный вес, отлетел назад, словно в него попал снаряд, и тяжело упал спиной на ступени. Я перепрыгнул через перила, встал коленом на грудь Влада и, размазывая стволом пистолета струйку крови, которая хлестала из его носа, шепнул:

— Я еще расквитаюсь с тобой, сука! А пока полежи, очухайся.

Влад был живучим, как бычара. Я помнил его редкостную невосприимчивость к боли и способность быстро приходить в себя после крепкого мордобоя. Едва я спустился на первый этаж, как по лестнице разлетелся лязг дверей лифта, и с тихим воем заработал мотор. Но мне уже было все равно — собирался он меня преследовать или же хотел поднять тревогу и позвать на помощь своих дружков. Я спокойно вышел из подъезда, заметив, что «нексия» шурует фарами по пешеходным дорожкам где-то между домами, сразу же завернул за угол и легкой трусцой побежал по заросшему кустарником пустырю к исполинским трубам ТЭЦ, которые издавали шум падающей воды. Скатившись на заднице под оградительный забор и с головой погрузившись в густые облака теплого сырого пара, я сел на бетонную плиту, достал телефон и набрал номер Тарасова.

Да!! — тотчас ответил он, словно не отрывал трубку от щеки. — Кто это?

Ты свинья, Тарасов, — сказал я. — Ты не сдержал своего слова и натравил на меня своих псов.

Кто натравил? — слегка заикаясь, ответил Тарасов. — Быть такого не может. Это какое-то недоразумение!

Ты врешь! Ты обложил меня тупоголовыми «синяками». Ты отдал меня на растерзание. Больше я тебе не верю. Забудь о золоте…

Стой, Вацура! — засуетился Тарасов. — Не кидай трубку! Я тебе сейчас все объясню! Это недоразумение, поверь мне…

Я отключил телефон. Сейчас он позвонит Цончику, подумал я и не ошибся. Трубка пронзительно запищала. Я откашлялся, напряг голосовые связки, чтобы понизить тембр, и сделал несколько глубоких вздохов и выдохов.

Цончик, — ответил я усталым голосом.

Ну! Докладывай! Вы взяли его? Он где-то рядом! Он уже почти в ваших руках!

Шеф, скажите своим парням на «нексии», чтобы немедленно поехали к ближайшему ларьку, купили водки и не появлялись в районе ТЭЦ как минимум два часа.

Что случилось? — уже спокойным, даже ослабевшим голосом, спросил Тарасов.

Я иду за Вацурой по пятам. Эти же футболисты только спугнули его своими воплями и стрельбой…

Идиоты! — перебил меня Тарасов. — Я же запретил стрелять!

А сейчас они гоняют кошек по подвалам. Можете выглянуть в окно и полюбоваться.

Тьфу! — в сердцах сплюнул в микрофон Тарасов. Я машинально протер свою трубку рукавом. — Стадо баранов… Слушай меня, Цончик. Не пожалею денег, если доставишь его ко мне. Одна надежда на тебя. Давай, работай, не буду тебе мешать.

Он отключился первым, а я не сразу оторвался от трубки, слушая гудки. Потом сдвинул в сторону крышку на задней панели трубки и вытряхнул на ладонь аккумуляторные батареи.

«Надоел ты мне», — подумал я, представляя, как Тарасов нервно ходит по своей комнате, время от времени отпивая из пластиковой бутылки, чешет грудь под расстегнутой несвежей рубашкой, кричит в трубку, пинает ногами раскиданные по полу вещи, а его жена, сдержанная, спокойная, стоит у ванны, глядя, как водяная струя взбивает пену, потом усталым движением расстегивает молнию платья, снимает его через голову, обнажая красивые ноги, безумное белье, потом заводит руки за спину, расстегивает застежку лифчика, гладит груди с красными полосками от жестких «косточек», сдавливает их, тихо постанывает от удовольствия и думает обо мне.

Потом я представил себе Анну, спящую сейчас под солдатским одеялом в казарме какой-то мордовской зоны, и мне стало гадко.