Андрей Воронин - Утраченная реликвия...

Вот тогда-то и прозвучала историческая фраза:

«В бизнесе друзей не бывает». Произнес ее, само собой, не Аверкин, а Ремизов, и именно в тот момент бывший майор подумал, что друг Витюша, похоже, забыл далеко не все детские обиды. Это был день, когда Александр Аверкин избавился от последних иллюзий; за ним последовало еще много дней и ночей, когда он, стиснув зубы, боролся за выживание – прямо как встарь, в перепаханном бомбами Грозном, только на ином, чуть более интеллектуальном уровне. Ремизов, чьи деньги в полной безопасности лежали в оффшорном банке, от дефолта не пострадал и согласился дать старому приятелю отсрочку, не забыв при этом вдвое увеличить процентную ставку. Аверкин попал в самую настоящую кабалу: теперь львиная доля его доходов ежемесячно уходила Ремизову в счет процентов.

В ту пору, помнится, Сан Саныч страстно мечтал пришить двух человек: Ремизова и Кириенко. Но маленький премьер, прозванный в народе «Киндер-сюрпризом», был недосягаем, а Ремизов, эта скользкая сволочь, хорошо позаботился о собственной безопасности, поместив расписку Аверкина в банковский сейф вместе с пояснением: «В случае моей неожиданной смерти..»

Ну и так далее. Да и без всяких пояснений, с одной только распиской на руках, любому следователю станет ясно, кто поспособствовал неожиданной смерти Виктора Павловича Ремизова.

Год тянулся за годом, и конца этому не предвиделось. А в минувшую субботу Ремизов вдруг назначил Аверкину встречу и попросил об одолжении, в обмен на которое обещал забыть о долге и вернуть расписку.

Для Саныча, который уже без малого пять лет вкалывал на этого упыря, подобное предложение было подарком судьбы. И вот теперь этот подарок был у него в руках, оставалось только развязать розовый бант, снять цветную обертку и открыть коробочку, внутри которой лежала долгожданная свобода. Странно, но, добившись своего, Аверкин почему-то не испытывал ничего, кроме усталости и глухого раздражения: тоже мне, подарок – свобода…

Огонь лизнул ему пальцы. Аверкин немного повернул расписку, чтобы пламя не жгло руку, а когда от нее остался только небольшой клочок, небрежно уронил его на асфальт.

– Доску, – напомнил Ремизов.

– На заднем сиденье, – сказал Саныч, – в сумке.

Только сумку не забирай. Я – человек не богатый, у меня в хозяйстве лишних сумок нету.

Ремизов перекрутился на сиденье, дотянулся до спортивной сумки и поставил ее на колени.

– Бедные люди на «Хаммерах» не разъезжают, – ворчливо заметил он, расстегивая замок.

– Я не сказал – бедный. Я сказал – не богатый.

Твоими молитвами, между прочим. А «Хаммер» – не роскошь, а средство передвижения, не в пример твоему корыту с думскими номерами.

Ремизов бегло осмотрел икону, не вынимая ее из сумки. Рядом с иконой в сумке лежала трикотажная спецназовская шапочка, по желанию владельца легко превращавшаяся в маску с прорезями для глаз и рта. Виктор Павлович наполовину вытащил шапочку из сумки, показывая ее Аверкину, и бросил на него вопросительный взгляд.

– А ты думал, это будет кража со взломом? – насмешливо спросил тот, затягиваясь сигаретой и морщась от попавшего в глаз дыма. – Твоего знакомого пришлось… Ну, ты понимаешь.

– Ничего не знаю, – быстро сказал Ремизов. – Запомни: я ничего не знаю, ничего не понимаю и ничего не хочу понимать.

– Ну, еще бы. – Аверкин в последний раз затянулся сигаретой и выбросил бычок в промозглую тьму за окном.

В тусклом свете потолочного плафона испуганное лицо Ремизова с испачканным кровью подбородком казалось желтым с прозеленью, как у лежалого покойника. – Еще бы ты интересовался подробностями! Ты ведь у нас чистюля, мухи не обидишь. Ну ладно. Твое у тебя, мое у меня, никто никому ничего не должен… Так?

– Так.

– Вот и хорошо. Давай греби отсюда. И сделай одолжение, не попадайся мне больше на глаза. Я пять лет себя за руку держал, помня о расписке. А теперь, когда ее : нет, могу ведь и не утерпеть…

– Не волнуйся, – буркнул Ремизов, – в друзья набиваться не стану. Ноги моей не будет ни в твоей вонючей конторе, ни в городе этом идиотском, ни в этой отмороженной стране. Пропадите вы все пропадом!

– Сам, главное, не пропади где-нибудь на таможне, – посоветовал ему Аверкин и выключил в салоне верхний свет. – Учти, если тебя заметут, мы не виделись с самого выпускного вечера.

В наступившей темноте Ремизов зашуршал целлофаном – видимо, прятал икону в заранее припасенный пакет. Потом щелкнул замок, по салону потянуло сырым ночным сквозняком, в котором чувствовалось дыхание неохотно уходящей зимы.