Пётр Разуваев - Русский калибр (сборник)

Он даже слегка опешил.

— Но… Разве вас не предупредили? Мне сказали, что вы прилетаете специально, чтобы подключиться к… — И тут, похоже, до него дошло, где именно он прокололся. Ловко выудив из кармана закатанное в пластик удостоверение и протягивая его мне, месье Раймон тихо отрапортовал: — Лейтенант Франсуа Раймон, второй отдел DSТ.

— В конце фразы следует говорить — «сэр», месье Раймон, — назидательно сказал я, забирая у него документ.

Всё вышесказанное действительно соответствовало истине: Франсуа Раймон, сотрудник 2-го отдела DST (Direction de la Surveillance du Territoire). То есть — французская контрразведка. Добро пожаловать во Францию, месье Дюпре. Получайте ваш обед в Латинском квартале, балерин с грудями, ананасы в шампанском…

— Обращаясь к незнакомому человеку по имени, юноша, вы рискуете однажды получить в ответ пулю, — сообщил я, возвращая ему удостоверение. — Имейте в виду. На будущее.

— Простите, — виновато сказал месье Раймон и быстро добавил: — Сэр!

Не могу поручиться, что в этот момент в его глазах не промелькнула озорная искорка. Даже очень взрослые французы иногда бывают похожи на детей: та же милая непосредственность, плавно переходящая в тупую самоуверенность.

Машина Франсуа стояла неподалёку, как раз там, где парковка частных автомобилей была категорически запрещена. Маленький, юркий «Пежо» рванулся с места как пришпоренный мустанг. Понаблюдав несколько минут за манерой вождения, свойственной моему новому знакомому, я твёрдо решил, что нахожусь в этой машине первый и последний раз. С его талантами было гораздо проще попасть в аварию, нежели в дорожную пробку.

— Куда мы едем? — поинтересовался я, когда торговые ангары и транзитные отели, царившие вдоль дороги, сменились городскими пейзажами.

— Наш отдел занимает офис на Boulevard Voltaire, сейчас мы едем туда, — ответил Франсуа. — Если вы не против. Сэр.

Я благосклонно кивнул. Старинная русская поговорка гласила: «Раньше сядешь — раньше выйдешь», — а в России хорошо разбираются в подобных вещах.

— Вы давно живёте в Англии? — поинтересовался между тем Франсуа, искоса поглядывая на меня.

— Два года, — ответил я.

— Сочувствую, — в голосе молодого француза и впрямь звучало искреннее чувство, — жить с этими нелепыми англичанами… Это их пиво, вечное ковыряние в земле, рабочие ботинки, дурацкий крикет — удивительно примитивная нация. Хотя за то, что они придумали виски, им можно простить даже убийство Наполеона.

— Виски придумали шотландцы, — ответил я машинально. Моё внимание целиком поглощали улицы, по которым мы ехали, знакомые места, дома, деревья. Я больше года не был в Париже и сейчас вновь, уже в который раз, убеждался в его неизменности. Время не меняло этот город, и смена одних рекламных плакатов на другие не имела никакого значения, тем более что точно такая же реклама висела в Лондоне, Вене, Москве. Прежними оставались дома, номера автобусов, названия улиц и кафе, люди, идущие по тротуарам, их лица. Я помнил запах кондитерской на углу rue Racine и был уверен в том, что сегодня в ней продают точно такие же круассаны, что и год, два, десять лет назад. Это был мой город, и я каждый раз влюблялся в него с первого взгляда, хотя нашему роману было уже очень много лет.

— Шотландцы, англичане, какая разница, — разглагольствовал между тем Франсуа, словно штопор вкручивая свой «Пежо» в узкую щель между автобусом и синим «Фиатом», — если всё, на что они способны, это пить своё пиво и горланить на стадионах, хотя сами и в футбол играть не умеют.

— Сколько человек в вашем отделе? — спросил я, чтобы хоть как-то укротить этот могучий поток сознания.

— Семь, — быстро ответил француз. — Если не считать шефа. Но двоих сейчас нет в Париже, так что пока нас пятеро.

— Скажите, Франсуа, как вы меня узнали? — поинтересовался я.

— Ваша фотография уже два дня лежит на моём столе, — засмеялся он. — Когда шеф объявил, что к нашей операции подключаются англичане, все очень расстроились. Обидно, ты делаешь всю грязную работу, а за сливками приходят другие. Правда, потом мы узнали, что вы француз, и это немного утешило ребят.

— Вы считаете, что вся грязная работа уже сделана?

— Я не знаю, что скажет вам шеф, — ответил Франсуа, устремляясь к тротуару, где между двумя запаркованными машинами оставался почти несуществующий промежуток. — Но если хотите знать моё мнение — операцию можно заканчивать хоть сегодня.

— Забавно, — повторил я любимую фразу господина Эвера и для полноты картины даже почесал нос. Такуан говорил, что заблуждение и просветление идут вместе. Но заблуждение становится просветлением лишь тогда, когда человек осознаёт их единство. Похоже, что момент истины был назначен на сегодняшний вечер.