Владимир Князев - Игра втемную

— Папа, мне страшно.

— И чего мы так боимся? — Кеша изобразил на лице улыбку.

— Мне не до шуток. Ведь ты же, как-то связан со смертью Петра Игнатьевича?

— Что?! Ты в своем уме?! — заорал отец. Его лицо стало пунцовым от негодования. Он так посмотрел на дочь, что, казалось, испепелит ее своим взглядом.

— Прости, я не то хотела сказать, — поспешила исправиться Наташа, — Я имела в виду, что его убили из-за того, что он что-то обнаружил в своих исследованиях. Он мне звонил за сутки перед смертью и сказал, что ему удалось обнаружить нечто важное, какой-то артефакт. Другого объяснения быть не может. Не за остатки же пенсии его пытали? А ведь ты ему помогал в своем архиве. Значит, они могут и тебя…

— Успокойся, глупышка, — смягчился Кеша, — то, чем занимался Петька — никакому здравомыслящему человеку и даром не надо. Это был его бзик: найти Эльдорадо. Сумасшедшим я его назвать не могу, но эта бредовая идея владела им, видимо, до самой гибели. Он, действительно, верил в то, что делал. Он этим жил. Я не хотел его разубеждать. Поэтому и поддерживал во всем. Помнишь рассказ О’Генри «Последний лист». Девочка поверила в то, что выздоровеет и останется жива, если с дерева, напротив ее окна, не упадет последний листок. Так и случилось. Только, веру эту поддержал сосед, художник, который заменил опавший лист рисунком, его точной копией. Так поступал и я.

А то, что Петя погиб — не более, чем трагическая случайность. Грабители не нашли в квартире ничего ценного. Вот в отместку, со злости и поглумились. И вообще, выбрось эту дурь из головы, девочка. Мне ничего не угрожает.

— Хорошо, папа. Я больше не буду об этом думать.

— Вот и славно. Кстати, как поживает твой благоверный? Что-то мы давно с ним не общались. Оправился после своих Куршавелей? Наверное, на лыжи теперь не скоро встанет.

— Все нормально. Кости срослись хорошо. Да и перелом был, говорят несложный. А в остальном… Ты же его знаешь, — Наташа усмехнулась, — он весь в заботах о безопасности государства. Даже, когда дома — все равно, на работе.

— Ну, дочка, служба — есть служба. Он не в бирюльки играет. Но, пусть, завтра выкроит час-полтора и найдет меня. Хочется в его умные глаза посмотреть.

Разговор постепенно перешел в привычное русло: размеренную беседу внимательного отца с почтительной дочерью, на житейско-бытовые темы. Так, не спеша, они добрались до троллейбусной остановки.

— Все, милая, вон мой личный транспорт номер семь подходит. А ты иди, облегчи Колькиным служакам жизнь. Видишь, не отстают. Боятся шефа ослушаться. Езжай с ними. А то, он их отправит на южное побережье северного моря, белых медведей охранять.

Шурик потратил немало времени, разыскивая Мишаню. Пьяный, до состояния «воды» («дрова» еще можно собрать в кучу, а «вода» растекается между пальцев), он валялся в купе проводницы и долго не мог сообразить, кто он, где находится и куда едет. Пришлось применить к нему все доступные, но гуманные методы выведения из алкогольного транса. Холодная вода, звонкие оплеухи и большая доза нашатырного спирта, найденного в аптечке покладистой собутыльницы, способная привести в чувство даже мертвого, наконец, сделали свое дело. Мишаня вернулся к жизни, но не надолго. С большим трудом, он распознал Шурика в Шурике:

— О-о-о… Б…братан…, — и снова погрузился в приятные только ему видения.

— Вставай, скотина! — ревел Шурик, — Нашел время нажираться. А вы, мадам, тоже хороши! Приглашаете к себе в купе неизвестного мужчину. Вдруг, он хотел покуситься на ваше целомудрие? Или, того хуже, съесть ваш ужин? Времена нынче беспокойные, а вы пьете с первым встречным.

Женщина только открывала и закрывала рот, подобно рыбе выброшенной на берег. Наконец, она смогла вставить словечко в длинную тираду разъяренного мужчины:

— Но, ведь у него билет до Адлера. Думала, отоспится. Он, ведь такой веселый был, обаятельный…

— Обаятельный, — передразнил Шурик, — Ему вообще пить нельзя. Он на службе. Пришел приказ из штаба, срочно эвакуироваться на ближайшей станции, а у меня, даже, эвакуатора нет. Вставай, гад! — Шурик изо всех сил тряхнул полуживого Мишаню за ворот и, от души, дал ему «леща».

— Давай свой нашатырь. Попробуем еще раз.

Проводница смочила ватку и подала ее Шурику. Тот поводил им у носа Мишани. Реакция появилась, но слабая.

— Еще тампон! Решим проблему кардинально, — сказал Шурик и воткнул оба ватных шарика Мишане в ноздри.

Пары аммиака целенаправленно ударили тому в голову, потеснив из нее сивушную дурь. Мишаня подскочил, закашлялся. Судорожными движениями вытащил ватные шарики из носа. Слезы потекли градом. Он не мог понять, что с ним происходит. Шурик смотрел на это представление и мрачно улыбался. Наконец, дружок задышал ровнее. Взгляд приобрел осмысленность, но, в целом, он выглядел полным идиотом.