Светлана Алешина: В пекло по собственной воле

— Садись, Николаева, — приказал мне Чугунков. Как старший по званию, он мог распоряжаться ситуацией. — И рассказывай — что видела? Люди живы?

Я кивнула, принимая из рук Кавээна огромную чашку чая и делая большой глоток обжигающе горячего и до терпкости крепкого напитка.

— Нам удалось установить контакт с пассажирами самолета и принять от них сообщение, — сказала я, обращаясь к Чугункову. — Кто из них передал сообщение, выяснить не удалось. На борту самолета остались в живых пятнадцать человек. Самостоятельно выбраться они не смогут, двери заклинило в результате ударов о воду и дно. Трое погибли, местонахождение еще двоих установить не удалось, есть предположение, что один из пропавших — пилот, труп которого мы обнаружили в командной рубке. По сообщению пассажиров, воздуха у них осталось немного. Минимум — на полчаса, хотя сообщение не удалось принять полностью.

Чугунков тут же поднялся.

— Полковник Свиридов, немедленно начинайте спуск тамбур-трапа для эвакуации пассажиров, — сказал он. — Сколько человек вы можете поднять за один раз?

— Шестерых, — ответил Свиридов, вытянувшись по стойке «смирно», чем вызвал едва заметную усмешку генерала Чугункова. — Разрешите идти?

— Идите! — раздраженно ответил Чугунков и добавил ему в спину: — И не забудьте проследить, чтобы спасатели взяли кислородные баллоны для тех, кто останется в самолете. Когда вы будете присоединять свой тамбур-трап, из салона могут выйти остатки воздуха…

— Так точно, господин генерал! — Свиридов чуть каблуками не щелкнул, стремясь показать, что он все помнит и сделает все правильно. — Разрешите идти?

— Да идите, черт вас возьми! — уже не скрывая раздражения, заорал Чугунков и вновь всем корпусом повернулся ко мне.

— Менделеев жив или он среди тех трех погибших? — спросил он.

— Не знаю, — ответила я. — Акустический контакт с салоном самолета был очень слабым, неустойчивым. А времени — в обрез. Мы не имели права задерживаться, чтобы выяснять это.

— Конечно, — сказал, тяжело вздохнув, Чугунков. — Вы поступили правильно…

— Константин Иванович, — сказала я, увидев, что мы остались в кают-компании одни. — Я не все сообщила из того, что передали с самолета.

Чугунков внимательно посмотрел на меня.

— Ну, что еще там стряслось? — спросил он напряженным голосом.

— Причиной катастрофы послужил взрыв в носовом отсеке самолета, — ответила я. — Однако, насколько я знаю теорию авиационных катастроф, в носовой части просто нечему взрываться…

— Кроме взрывных устройств, — перебил меня Чугунков. — Ладно. Об этом мы с тобой пока даже рассуждать не можем. Придется ждать, когда поднимут пассажиров. Гадание на кофейной гуще — не наш метод.

Чугунков замолчал. Мы оба молча сидели за столом и пили — я чай, он — кофе. Чашки приходилось держать в руках, потому что бортовая качка усилилась и на столе чашка просто не удержалась бы.

Молчание не успокаивало, а скорее наоборот — раздражало меня.

«Ну, что ты молчишь? — молча обращалась я к Чугункову, изредка отрывая взгляд от своего стремящегося выплеснуться из чашки чая и поглядывая на генерала. — За друга своего переживаешь? Ну так отдал бы приказ этому Свиридову, чтобы тот в нарушение всех наших неписаных законов первым поднял на борт твоего Менделеева. Свиридов обязательно так и сделал бы — он, судя по всему, обожает лизать задницы начальству… Интересно мне, генерал, заглянуть в твою черепушку, о чем ты сейчас думаешь?»

Чугунков словно прочитал мои мысли.

— Радиостанция «Эхо Москвы» о падении самолета сообщила через десять минут после того, как все случилось, — вдруг сказал он мне. — На пять минут раньше, чем об этом узнал я…

Я поставила чашку с недопитым чаем на стол. Кают-компания в очередной раз качнулась вместе со всем «Посейдоном», чашка съехала со стола и разбилась. Я посмотрела на осколки и спросила Чугункова:

— Почему вы сообщаете об этом мне, Константин Иванович?

Он посмотрел на меня тяжелым взглядом и сказал то, чего я никак не ожидала:

— Я думаю, если Николай Яковлевич Менделеев находился на борту этого самолета, когда произошел взрыв, ты, наверное, со спокойной совестью можешь исключить его из списка подозреваемых.

— О чем вы, Константин Иванович? — решила все же на всякий случай уточнить я, хотя прекрасно поняла, что он имеет в виду.

Он посмотрел на меня, усмехнулся:

— Даже если ты пообещаешь, что забудешь о том тайном агенте, который якобы работает среди нашего руководства, я тебе не поверю… Мы проверили канал, по которому информация о падении самолета попала на «Эхо Москвы». Угадай, на кого мы вышли?