Эдгар Дубровский: Холодное лето 53-го (с иллюстрациями)

Закусив губу, Саша отвернулась от Лузги. Он снова взял камешек бросил в ее сторону. Она дернула плечом:

— Ну и валяйся, как…

Он ногой подтолкнул к ней банку из-под тушенки, перевернулся па спину и вытянулся.

Она быстро глянула на него, фыркнула:

— Делать мне больше нечего!

— Мумия готова, — сказал Лузга, складывая на груди руки.

— Ну сколько можно, ей-богу! — воскликнула Саша, с трудом сдерживая улыбку, потом взяла банку и принялась сыпать на Лузгу песок.

Зотов взошел на дебаркадер как раз в тот момент, когда из окна на палубу вылетел бумажный комок. Зотов нагнулся, взял его, приоткрыл и быстро сел на корточки, тревожно оглянувшись. Развернул на колене портрет, сложил, не разглаживая, и убрал во внутренний карман пиджака.

И тут увидел, что на него смотрит высунувшийся в окно Манков.

— Здравия желаю, — сказал Зотов, поднимаясь.

Манков молча кивнул и скрылся в окне.

Войдя в комнату, Зотов добродушно спросил Манкова:

— Враги народа долго будут на берегу валяться? Ступить негде.

Манков посмотрел в окно на Лузгу.

— Да он безвредный. Ему ссылки еще четыре года.

— Безвредный? Посмотрим… Но это я так… Привез?

Манков достал из саквояжа машинку для стрижки волос.

— Заграничная, — удивился Фадеич.

— Трофейная, — Зотов взял машинку, приладился к ней, подвигал ручки, пострекотал ими.

— Ну-ка, давай! — Манков решительно закатал рукав гимнастерки. — Стриги.

Зотов стал выстригать на волосатой ручище Манкова дорожку.

— Что ж, ты так и будешь с разными руками? — удивился Фадеич.

— А сейчас и ту пострижем! — Манкову стрижка понравилась. — Слушай, а давай спину мне пострижешь!

И он уже гимнастерку принялся расстегивать.

— Да вы что?! — возмутился Фадеич. — Что вы мне в каюте скотный двор устроили! Марш с рейда!

— А сколько единиц у тебя на рейде? — спросил Манков.

— Девять, считая твою. И ничего смешного.

Посмеиваясь привычной шутке, Зотов и Манков, прихвативший автомат, вышли из комнаты.

— Катер когда будет? — спросил Зотов.

— Уже грузится у заготконторы. Не сегодня-завтра пойдет.

— Это хорошо, — ощущение власти над милиционером, которое давал листок бумаги в кармане пиджака, пьянило Зотова, он смотрел на Манкова ласково, с большим намеком. — Ну, а как вообще-то твои дела?

— Ты мужик бдительный, Ваня, — сказал Манков. — И в кармане у тебя сильный факт. А ты знаешь, как эту бумажку использовать?

— Да уж… — улыбнулся Зотов.

— Вот и я знаю, как использовать, — Манков засмеялся, похлопал Зотова по пиджаку и пошел с пристани.

Зотов стоял задумчивый.

Из камбуза вышла Лида, увидела Зотова, и ее озабоченное лицо сделалось покорным.

— Вечером придешь, — тихо сказал Зотов и показал машинку. — Заодно и пострижешь меня.

Лида послушно наклонила голову.

Консервной банкой Саша сыпала на Лузгу песок и засыпала целиком, до шеи.

— Пристаешь — хорони его! — ворчала она, хотя ей хотелось смеяться. — Возись тут с ним, ишь, придумал!..

Лузга лежал, не шевелясь, прикрыв глаза. Ничего ему больше не нужно, пусть только девочка Саша сыплет на него прогретый солнцем песок, сыплет, сыплет…

Подошел Манков, поставил на песок саквояж, поправил автомат на плече, сказал Саше:

— Вроде тебя мать зовет.

— Ну и что, ну и иду, пожалуйста.

Лузга медленно вставал, песок пластами рушился с него. Когда Саша отошла, Манков сказал:

— Опять не работаешь?

— Перекур, гражданин начальник.

Песок насыпался под свитер, в штаны, Лузга весь кривился, подергивался.

— Тряпка, ей-богу! — поморщился Манков. — На фронте вроде был…

— Вроде?

Манкова взбесила его интонация.

— Что?! А ты не равняй себя, мы таких видали! Я от звонка до звонка оттрубил, а когда я Карпаты штурмовал, ты в плену немцам галифе лизал!

Лузга прямо посмотрел на Манкова. Тот отвернулся.

— Потом зайдете со стариком, распишетесь в месячной подписке.

— Слушаюсь, гражданин начальник, — бесцветно сказал Лузга.

Манков пошел к избам.

Солнце уходило за лес.

По таежной тропе к краю старой вырубки подошли шесть человек, измотанных долгим переходом. Остановились за деревьями, тихо стояли, прислушиваясь. Отсюда виден был дом фактории, остальные дома и пристань были скрыты крутизной идущего к реке склона.

— Ляжем до темноты, — сказал невысокий жилистый человек с забинтованной головой; его звали Крюк, и он был у них вроде бы главным.