Илья Рясной - Бугор

— Оружие нашли?

— У него не нашли. Но оружие в банде было. А что он натворил?

— Решил переквалифицироваться, — сказал я, прижимая плечом трубку телефона и делая отметки в блокноте. — Занялся стрельбой по живым мишеням.

— В киллеры пошел? — искренне поразился опер. — Если только шестерит на кого-то. Так у него на подобную работу ума не хватит.

— По его связям не проходил такой Волох?

— Не проходил. Кликуха видная. Я бы запомнил.

— Ладно. Счастливо, — я положил трубку.

Волох. Фунтик мог ведь перед смертью и соврать. Но вряд ли. Он был в том состоянии, когда ему хотелось сделать напоследок пакость тому, кто послал его на верную смерть.

Волох. И что делать нам с этой кликухой, спрашивается?

Перво-наперво я направил запросы в информцентры — пусть попытаются сделать выборку, хотя в эффективности я сильно сомневался. Учет по кличкам очень хилый. Также я направил запрос в Управление по борьбе с организованной преступностью. Уж они то должны все знать о бандюганах.

Будем ждать результата.

На моем столе зазвонил телефон.

— Слушаю, Тихомиров, — сказал я.

— Здорово, Леха, — послышался далекий голос. — Немчин из Питера.

— Во, северная столица. Чего у вас?

— Статую вашу бронзовую нашли.

— Какую?

— «Античный герой» Манизера.

— Где?

— Клиент привез в Питер на продажу.

— Клиент раскололся?

— Да. Записывай…

Я взял ручку. На меня накатила какая-то приятная волна. Вот так скидываются дела, которые уже и не рассчитывал раскрыть…

— Слышал, у вас опять проблемы, — Кандыба отхлебнул минеральной воды.

— По поводу? — спросил я.

— Калуга. По телевизору целая передача была.

— Это не наши проблемы. Это проблемы Калуги, — сказал я и запустил зубы в аппетитный кусок мяса.

На сей раз мы встретились в том же кабачке, только вечером. На ужин. Не отказываться же от предложения. Тем более у меня задание — укреплять контакт с источником. И теперь я лопал салат, мясо и запивал итальянским вином. Красиво жить не запретишь. Хорошо укреплять контакт в кабаке, а не, как обычно, где-нибудь в пропахшей хлоркой камере, предлагая закурить «беломорчику», или на ветру у помойки.

Тем более когда намаялся в усмерть. Целые сутки работали — задерживали шайку дворников. Они три месяца назад утащили с улицы 8 Марта две бронзовые скульптуры давно покойного академика Манизера — известного скульптора, лауреата всех Ленинских и Сталинских премий, автора памятника Зое Космодемьянской, а также бесчисленных гранитных фигур вождей. Местные дворники просто сдали стоявшие во дворе мастерской две бронзовые скульптуры на металлолом, заработав в общей сложности тридцать с хвостиком баксов, хотя стоят они где-то тысяч пятьдесят долларов. Хозяин пункта приема утиля долго думал, что делать со скульптурами, потом поехал продавать антикварам в Питер, на чем и попался. Весь вчерашний день мы вычисляли местонахождение тружеников метлы, задерживали их, кололи.

С этими цветными металлами вообще чертовщина творится: тащат все — телефонные кабели, памятники, детали с железных дорог. Утащили бы и памятник Пушкину, если бы он столько не весил, — и сердце б не дрогнуло. Наш бестолковый, спившийся, жадный до халявы народ с каждым днем все больше утрачивает всякие представления о цивилизованности. Так вели себя вандалы, захватившие Рим…

— А вы лично как полагаете, есть такая связь: Русский музей — Калуга? — спросил Кандыба.

— Я? Считаю, есть, — сказал я. — И упирается все опять в одно — кому выгодно? Кто заказчик? Сергей Федосович, должен же кто-то быть настолько зациклен, чтобы собирать именно эти вещи.

— Кто-то должен, — кивнул он.

— Сперли бы скрипку Страдивари — сразу лимон зеленых и где хочешь продать можно. Или импрессионистов.

— Вообще, стоимость произведений искусства — это по большей части просто конъюнктура, — махнул рукой Кандыба. — Есть группа людей, коммерческих структур, которые держат бизнес и раскручивают имена. Что в шоу-бизнесе, что в изобразительном искусстве — технология одинакова. Истинная и коммерческая ценность чаще не совпадают. Признаться, я ненавижу сам этот бизнес, в котором сама вещь не интересует никого. Интересуют имена, которые связаны с вещью. Интересует легенда вокруг этих вещей и имен. Интересует раскрутка. Почему Ван Гог на аукционе ушел за сорок миллионов долларов, а Левитан, художник не хуже, уходит за сотню тысяч?

— Раскрутка.

— Притом раскрутить художника гораздо легче, чем кинорежиссера или писателя. Тупую, никчемную книгу никто не будет покупать, и не помогут никакие критические статьи, никакие заверения, что это великолепно. Глупый, никчемный, скучный фильм никто не будет смотреть. С изобразительным искусством — другое дело. Главное — торгашам во всем мире договориться, что вещичка стоит миллион баксов. И она уже не будет стоить меньше. Цена на ту же живопись — это всемирный заговор торговцев.