Илья Рясной - Бугор

— Ладно тебе.

— Ну, взглянула:

— И что?

— Там нормальное воспитание. А детям никогда ничего не нравится.

— Не фиг ей там делать, понимаешь? Тебе что, охота перед своими новорусскими овцами в женском клубе повыпендриваться — у меня дочка в Англии учится?.. Жить хорошо хочешь, а она мешает?

— Я не хочу, чтобы она жила здесь! Тут из дома выходишь и не знаешь, вернешься ли обратно, спасибо вашей милиции! Я боюсь за нее здесь!

— А что она у черта на рогах — не боишься?

— Она закончит школу. Пристроится в цивилизованной| стране, а не в этом кошмаре! Выйдет там замуж.

Я пожал плечами. Может, оно и хорошо, чтобы Котенок вышла замуж и поселилась в «цивилизованной» стране. Но мне как-то от этого становилось слякотно на душе. Это будет уже не мой Котенок. Это будет какой-то благополучный экспонат, как из Надиных реклам, созданный для хорошей ихней жизни. Танюшка станет чужая, она научится жить среди стандартных, как пластиковые куклы, людей, которые не знают, что такое беспокойная, мечущаяся душа.

— Ребенку там плохо, — вздохнул я.

— Ребенок капризничает… Кроме того, чего ты ею не занимаешься? Забирай. Своди в школу. Приведи из школы. Купи ей новые мультики для видика. Почитай книжку. Одень. Обуй… Ну, чего молчишь?

— А тебя только радио переговорит.

— Ладно ерничать, Алексей. Признайся, что тебе твои жулики дороже. И не говори мне ничего! — воскликнула она. — После каждого разговора с тобой у меня истерика!

— Пей валерьянку стаканами, — сказал я, поднимаясь. — Поможет. Привет спекулянту. Пока.

Я вышел. Настроение испортили. Права она ведь. Нет ни на кого у меня времени. Только на жуликов. Сколько я их вывел, а их только больше становится… С другой стороны, если бы я и мои друзья их не выводили, они бы вообще расплодились, как кролики в Австралии…

В машине я еще раз открыл коробочку. Посмотрел на пушистого котенка. Прислонил его к щеке — шерсть была мягкая, почти как настоящая.

— Котенок от Котенка, — я улыбнулся и повернул ключ в замке зажигания. Пора возвращаться к моим баранам…

На работе все были в сборе. В том числе и двое ребят из наружки. Старший группы пожал мне руку.

— Легендированный опросик сделали, — сказал он.

— Результат? — спросил я резко.

Он удивленно посмотрел на меня, мол, чего ты сегодня такой… Пожал плечами и проинформировал сжато:

— Приезжала несколько дней назад ночью какая-то тачка. И кто-то вертелся у дачи Стружевского.

— Обчистили дачку у Стружевского, — хлопнул я в ладоши. Все неприятности отступали на второй план. Я почуял след.

— И что взяли? — полюбопытствовал старший группы наружки.

— Это нам тоже интересно бы знать. И мы узнаем, — кивнул я.

— А нам что? Дальше его водить? — спросил старший.

— А как же. Будем водить, — кивнул я. — Мы его, гада, подсечем, — произнес я с уверенностью в голосе. Я действительно был уверен, что Стружевскому от меня никуда не деться.

Эх, если бы я только мог предположить, как все обернется.

— Ну как? — с порога осведомилась Кира.

— Что как? — спросил я ее.

— Куртка как?

— Как влитая, — сказал я.

И не покривил против истины. Мою ветровку, в которую Кира могла обернуться два раза, она успела ушить, и та действительно шла ей. Вкус у девушки отличный.

— Сейчас будем пьянствовать, — сказал она, сбрасывая туфли и извлекая из сумки бутылку «мартини».

— В честь чего? — поинтересовался я.

— Сегодня загнали одному шведу двух Налбандянов. Хозяин выписал премию.

Налбандян — придворный художник сталинской поры, прославившийся картинами типа «Нарком на прогулке», сегодня резко вырос в цене, и интерес к нему на Западе почему-то начал подниматься. Впрочем, не зря. Художник он действительно прекрасный.

— Хорошая хоть премия?

— Сгодится, — она сунула бутылку в морозильник, чтобы быстрее охлаждалась, оценила наметанным взглядом содержимое холодильника, тут же сунула в зубы себе кусок ветчины и плюхнулась на диван.

— Значит, налаживается торговля? — спросил я.

— Иностранцы как покупали, так и покупают. Как дефолтнулось, наши, конечно, берут куда хуже. Но берут. Нашему человеку нужен Фаберже. Или часы бронзовые, чтобы со львами и перезвоном. А знаешь, почему?

— Презент, — сказал я.

— Правильно. Лучшее подношение — антиквариат. Картину же не потащишь — не каждый чиновник в ней разберется. А вот Фаберже или часы — тут маешь вещь. Чтобы завитушки, чтобы золотом отливало, чтобы в глаза било. Им какой-нибудь карандашный этюдик не интересен, пусть он и руки Рубенса…