Илья Рясной - Цеховики

— Ладно, надо заканчивать эту беседу, — сказал я, поднимаясь со стула. — Просьбы, заявления есть?

— Нет. Зачем?

— Может, курево нужно? В изоляторе с ним туго. — Я вытащил пачку «Явы».

— Э, да что вы, гражданин следователь, кто же курит такие сигареты? — Григорян вновь перешел на «вы». Он вытащил из кармана пачку «Мальборо» и протянул мне. — Хотите попробовать?

— Нет, спасибо, я практически не курю.

— Правильно. Где вам напастись денег на сигареты?.. Жалко мне вас. Так до смерти и не поймете, что жить надо было по-другому. Григорян что, жадный? Он деньги любит? Нет. Кому нужны деньги, эта бумага? Он любит жить сыто, и чтобы дети сыто жили, и чтобы жена сыта и одета была. А ваша жена сыта, обута? Не думаю. И детей не можете хорошо одеть. Какая уважающая себя женщина станет терпеть нищету? Таких, как вы, женщины оставляют.

И тут он смотрел в будущее.

— Можно сказать, обменялись любезностями, — кивнул я.

— Не обижайтесь. Я честно говорю, что думаю. Обидеть не хочу. Жизни хочу научить.

— Поздно меня жизни учить.

— Э, за ум взяться никогда не поздно. Можно было бы поговорить, вместе подумать.

— И сколько вы в мое воспитание готовы денег вложить?

— Э, так сразу не скажешь. Ну, тысяч семьдесят… на первое время. И от вас многого не потребуется. Все равно: вы не возьмете — судья возьмет.

— И за что такая щедрость?

— Э, не за то, чтобы дело прекратить и из тюрьмы отпустить. Я понимаю, что если так все пошло, то никто не отпустит. А вот с девяносто третьей на девяносто вторую перейти — разве так трудно?

В принципе он прав. Дело сейчас находится в таком состоянии, что сбить объем хищений до суммы меньше десяти тысяч рублей еще возможно. Списать большинство эпизодов на недоказанность — тогда и овцы будут сыты, и волки целы. С одной стороны, преступники осуждены и получили по заслугам. С другой, сроки по девяносто второй (хищение путем злоупотребления служебным положением) меньше раза в полтора, а таких неприятных приписок, как то: «карается исключительной мерой наказания» — в статье нет.

Однажды за рюмкой мой пьяный коллега из Азербайджана проговорился, что такая операция в Баку обходится ворюгам от трехсот до четырехсот тысяч рублей — сумма совершенно дикая. Но это юг. Следователь Алибабаев на моем месте уцепился бы за такое предложение и начал бы торговаться. Следователь Завгородин лишь иронически улыбнулся и процедил:

— Вот спасибо. Оценили мою душу в семьдесят тысяч.

— Можно и о ста тысячах поговорить, — кинул вдогонку Григорян.

— Советский следователь. Облико морале.

— Э, я же говорил — совсем глупый…

С утра пораньше прокурора, всех шишек из УВД и нашей конторы вызвали в облисполком на какое-то заседание по борьбе с преступностью. Воспользовавшись временным безвластием, а также отсутствием срочных дел, мы заперлись в кабинете у нашего следователя Вальки Миронова и принялись закалять волю для идеологических битв, изучать лицо врага.

Миронов уже четыре месяца боролся с видеозаразой, культом секса и насилия… У него в производстве было четыре дела по видеовредителям. Вместе с делами у него оказалось шесть видеомагнитофонов и четыре японских телевизора, а также штук триста кассет. Одна видеодвойка пристроилась в углу его кабинета, и теперь у него по вечерам толпились коллеги.

В широком кинопрокате западных фильмов были считанные единицы, да и те сильно подрецензированы — по линии идей и эротики. Заморская заоблачная жизнь народ интересовала ужасно. Детективов, фантастики практически не было ни в кино, ни в литературе, а об ужастиках вообще можно было только мечтать. Показ, даже частичный, обнаженной женской груди считался верхом разврата. Появление видеомагнитофонов стало шоком. Открылась дверь в какой-то загадочный, притягательный голливудский мир. В патриархально-тихий идеологический омут вломился терминатор-ниндзя с гранатометом по одну руку и с голой девкой — по другую.

Особую «ненависть» у посетителей Валькиного кабинета вызывали эротические фильмы — их смотрели чаще других с нарастающим душевным негодованием. «Эммануэль», «Греческая смоковница» были причислены тогда к разряду подсудных лент. Дабы лучше рассмотреть мурло врага, некоторые фильмы просматривались по несколько раз. В то утро мы осваивали «Калигулу». По ходу, будучи в благостном и демократическом состоянии духа, я припомнил Миронову томящихся в застенках несчастных видеоманов. Он только пожал плечами и показал мне сложенную газетную вырезку.