Илья Рясной - Цеховики

— Ненавижу поезда, — сказал Пашка. — От стука башка болит, все время достается верхняя полка, а я оттуда боюсь свалиться.

— А я ненавижу самолеты. Не пойму, как они летают.

— Обожаю самолеты. Хотел быть летчиком.

— Обожаю поезда, но никогда не хотел быть машинистом… Что дальше-то делать будем?

— Провожать до Ленинграда не станем. Подождем, пока он обживется, постель постелит, расслабится, и навестим. Как думаешь, он обрадуется нам?

— Мне кажется, не очень.

В нашем городе поезд должен был быть через час двадцать. Через сорок минут стояния в тамбуре мы решили, что настало время нанести визит вежливости…

В пятом купе на верхней полке спала, завернувшись в простыню, полная тетка. Внизу тощий мужичонка преподавал уроки политграмоты.

— Знаешь, кто нами всю жизнь правил? Одни «т»… Творец, тиран, тварь кукурузная, три трупа… А сейчас — трезвенник. У Горбатого что, цирроз? За что же он так народ ненавидит? Три часа в очереди за бутылкой стоял, утомился, глотнул, повело. В трезвяк попал. Оттуда бумага на работу. Всю бригаду по этому е… му постановлению премии лишили. Меня мужики чуть не удавили. Это правильно?

— Может, и правильно. Сколько пить-то можно?

— Э, да ты, видать, активист. Трезвенник, — обиделся мужичонка.

Дослушивать этот разговор мы не стали.

— Здравствуйте, Ярослав Григорьевич, — сказал я, протискиваясь в купе.

Я увидел, как лицо Лупакова превращается в безжизненную маску.

— Добрый вечер, — произнес он с трудом. — Бывают случайные встречи.

— Так уж и случайные. Вы далеко едете?

— До областного центра.

— А почему билет до Ленинграда? Переплатили случайно?

— Ну, до Ленинграда. Я не обязан отчитываться. — Он преодолел первый шок и решил начать контрнаступление. Быстро взял себя в руки.

— Мы за вами.

— Поясните, что вы имеете в виду.

— Граждане, мы из милиции, — Пашка продемонстрировал удостоверение. — Этого человека мы задерживаем по подозрению в совершении преступления.

— Какого преступления? — воскликнул Лупаков. — Вы в своем уме?

— Тяжкого, товарищ Лупаков. Где ваши вещи?

— Нет у меня вещей.

— Поднимите сиденье.

Под сиденьем стоял портфель.

— Чей? — обвел я взглядом купе.

— Не мое, — сказала женщина, удивленно и с любопытством взирающая на баталию с верхней полки.

— Его, — мужичонка указал на Лупакова.

— Откройте портфель, — потребовал я.

— Это не мой портфель. У меня нет ключа.

— Придется ножиком.

Пашка вынул перочинный нож, повозился с замками и с кряканьем взломал их.

— Я же говорил — активист, — мужичонка покачал головой, оглядывая пачки денег, аккуратно уложенные в дипломате. В одном из карманов лежал паспорт. — Во, вражина, нахапужничал. Такие за антиалкогольные законы и стоят. Чтобы воровать легче было.

— Иванов Сергей Иванович, — зачитал я данные из паспорта. — Это не ваш брат, Ярослав Григорьевич?.. Не ваш? Похож… Ба, да это же вы. Чем же вам ваша собственная фамилия не по душе? Родители могут обидеться.

— Оставьте свои дурацкие шутки. Приберегите их для мелких воришек.

— Ну, для крупного и шутки нужны крупные, — кивнул Пашка. Он взял паспорт и осмотрел его. — Знатно сделано. Яхшара Мамедова работа. Который Колю в напарники звал.

Я оформил протокол обыска, взял попутчиков Лупакова понятыми. Денег в портфеле оказалось двенадцать тысяч рублей.

— Оставьте нас, — попросил я, и мы остались в купе втроем.

Комбинация сработала. Мы сумели выбить Лупакова из колеи, толкнуть его на опрометчивые поступки. Коля как нельзя лучше сфальсифицировал записку Григоряна Сергей Орлов, опер из второго отдела, так же безукоризненно разыграл роль выпущенного из «крепости» уголовника. Сергей рос в рабочем поселке, в котором любой представитель подрастающего поколения по исполнении четырнадцати лет должен был приложить все усилия, чтобы побывать в тюрьме, иначе его не будут уважать ни девушки, ни соседи. От такого детства у Сергея остались на руках густые татуировки. Вид милиционера с такими наколками обычно вызывал легкий шок, зато легко было внедряться в преступные группы, особенно когда досконально изучил блатную среду. Сергей был отличным актером и весьма ценным кадром и еще раз доказал это.

— Разговоры нам предстоят долгие, Ярослав Григорьевич. Поверьте, самое лучшее, что вы можете, это начать говорить правду.

— О чем?

— О левой продукции. О связях с Новоселовым. О Григоряне. И о многом другом.