Илья Рясной - Право выжившего

— Такова жизнь.

— Ага, — Косарев наподдал газу, и машина резко рванула вперед. — Надо было бы Допытаться этого старлея за жабры взять как положено… Да все равно дело бы сгорело — одна морока. Доказательств никаких. Хоть рыло почистил ему.

— А, понятно, почему у него челюсть распухла.

— Мало досталось… В расход бы его пустить. По законам военного времени.

— Да ладно, всех не пустишь. Все С черных деньги берут.

— Ты берешь?

— Я — нет.

— А ребята наши?

— Нет.

— Значит, не все. А эта мразь в старлейских погонах" берет. Вот я и говорю — по законам военного времени

— Сейчас не военное время.

— Ты уверен?

Стучат колеса. Мечутся по тамбуру дети. Звенят стаканы, и слышится из купе привычное русское: «Ну, будем». Пассажиры спят, завернувшись в простыни, листают книги, ведут долгие разговоры о жизни, о политике. Пылятся пакеты и чемоданы. Лежат наверху две объемистые сумки с маковой соломкой…

Как и обещал Михась, работа была не тяжелая. Глазей в окно, пей чай, трепись с попутчиками. Заливай, что тебе скоро в армию и ты едешь в Московскую область повидать тетушку. И присматривай за грузом — он дорого стоит.

Сева за свою жизнь насмотрелся множество фильмов "про наркомафию. В них чемоданчики с пакетами белого порошка менялись на чемоданчики с деньгами. В них гремели выстрелы, бились шикарные машины, стрекотали вертолеты и обязательно присутствовали красивые блондинки. Такая жизнь виделась беззаботной, интересной и приятной. Но опасной. В том, чтобы перевозить в купе товар, приятного было немного поменьше, но зато, как заверял Михась, и опасности ровным счетом никакой. Кому интересно проверять мальчишку? А если и возьмут за ухо — главное ни в чем не признаваться. Знай себе, тверди, что сумки передали случайные люди, а что в них — понятия не имеешь… Правда, верилось в такую простоту и легкость с трудом, но Севе хотелось верить — и он верил, И чувствовал себя очень неплохо.

— Хоть бы в Чечню не послали, — в который раз заводила знакомую песню пышнотелая женщина лет сорока пяти. Груженая гостинцами, она ехала к сыну, служившему в Москве.

— Не пошлют, — возразил второй попутчик — очкастый, интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти. — В горячие точки направляют только с согласия солдат.

— С согласия, — вздохнула женщина. — Он у меня шебутной. Сам в армию напросился — говорит, хочет . испытать себя. А теперь в горячую точку просится.

— Зачем? — удивился Сева.

— За Россию, говорит, воевать хочет, — хмыкнула женщина. — Ау меня детей всего двое. И мне эта Россия… Лишь бы дите живо было. Пусть кто другой за нее воюет.

— И это верно, — кивнул очкарик. — А вы как считаете, молодой человек? — обернулся он к Севе.

— Не хочу воевать, — отрезал Сева.

— Вот, правильно, сынок, — попутчица пододвинула к Севе пакет с пирожками. Она всю дорогу пичкала его разной снедью — он напоминал ей сына.

— Беда с этой молодежью, — покачал головой очкастый. — На мотоциклах как бешеные по ночам носятся. Ансамбли эти. Наркотики. Вот ты, Всеволод, как относишься к наркотикам?

— Плохо, — сказал Сева.

— Вот, есть все же нормальные ребята, — кивнул очкарик в сторону Севу. — Но большинство… Пропащее поколение.

— Муж-то ездил к нему, — гнула свое женщина. — Обещал всыпать по первое число. А я хочу кому-нибудь денег дать, чтобы не посылали сына никуда. Кому бы дать-то?

— Это надо на месте поспрашивать, — сказал очкастый интеллигент.

Сева слушал разговор, с готовностью уплетая за обе щеки пирожки и запивая « Пепси».

Пассажирский поезд тащился устало, как будто после тяжелой болезни, Он простаивал у каждого столба и останавливался на каждой станции. Как раз это-то и было нужно. Выгружать такой груз лучше на незаметном полустанке, где о милиции и слыхом не слыхивали, и где никто не поинтересуется, что же лежит в здоровенных сумках у молодого человека. Севу должны были ждать на одной такой станции на самой окраине Московской области.

— Стоянка — две минуты, — сообщила проводница. А Севе больше и не надо. Очкарик, твердивший о вреде наркотиков, помог Севе выгрузить сумки, и покачал головой:

— Все-таки есть еще вежливая молодежь.

— А мой…Как пошлют в Таджикистан… — опять за охала женщина, и разговор пошел по очередному кругу…

Поезд начал набирать скорость, а Сева остался стоять посреди перрона со своей поклажей.

Так он простоял минут пятнадцать. Растерянность .была готова перерасти в отчаяние. Один. В незнакомой местности. С грузом маковой соломки, за который в случае чего, с него пообещали снять шкуру и достать из-под земли. И никого из встречающих. Севе захотелось заплакать. И действительно слеза навернулась на глаз. — Кого ждешь? — спросили за спиной.