Валерий Горшков - Реаниматор

В руку Тихого перекочевал второй ключ.

— Значит, все вопросы решены?! — строго спросил Тихий, попыхивая трубкой и все так же не спеша покачиваясь в поскрипывающем кресле.

— С точки зрения вскрытия «саркофага» — да.

— А вдруг электронщик, смекнув, что его все равно уберут, решил напакостить и вместо чипа с правильной схемой сделал «куклу»? — словно размышляя вслух, произнес Пал Палыч. Переглянулся со стариком, потом со старлеем.

— Исключено. — Рисковать жизнью жены и дочери Угрюмов ни за что не стал бы.

— Вы что, брали заложников?! — охнул Бульдог.

— Не было необходимости, — чуть улыбнулся Евгений. — Так сложилось, что супруга технаря и дочка в это самое время находились у тещи, в деревне Еськи, под Бежецком. Калининская область. Это было известно на сто процентов. Вот мы и предупредили: если рыпнешься, им абзац. Угрюмов находился круглосуточно под нашим наблюдением, даже в лаборатории, так что возможности проверить, как там жена и ребенок, у него не было.

— Да-а, недурно вас учили в школе ГРУ, — с облегчением выдохнул Тихий. — Молодец, Женя. Пал Палыч?

— Да, Олег Степанович? — откликнулся Бульдог, уже зная, о чем сейчас пойдет речь.

— Надо бы после окончания дела премировать всю группу. Славно поработали.

— Вот когда поставим точку, тогда и премируем, — деловито ответил Клычков именно той фразой, которой от него ждал старик.

— Добро. Главное награждение отложим на потом. А сегодня все втроем можете отдыхать, — на столик легла тонкая пачка пятисотрублевок. — Можешь идти, Женя.

— Спасибо, босс, — поблагодарил боевик и вмиг исчез из каминного зала вместе с деньгами.

— У Флоренского тоже все готово, — задумчиво проговорил Тихий, зажав зубами кончик трубки, затянувшись и выпустив через нос две струйки дыма. — Мы свою часть дела сделали. Ленины отморозки выполнят всю оставшуюся грязную работу. Даст Бог, поимеет Леня с трудов своих дюже хлопотных где-то в районе пятисот кусков...

— Тоже не хило! — осклабился, наливая себе в рюмку водки, Бульдог.

— ...в то время как мы получаем чистыми триста пятьдесят тысяч и икону, оцененную европейскими страховыми компаниями в два с половиной миллиона долларов, — закончил фразу патриарх и, чуть прикрыв глаза, торжествующе посмотрел на Клычкова. — Недурной расклад, как считаешь?

— Весьма, — фыркнул Бульдог, опрокидывая в рот ледяной смирновский «Лимоничекъ» и заедая хрустящим соленым огурчиком. — А... насчет сбыта доски у вас, шеф, как я понимаю, уже есть наметки?

— Зачем наметки? Я, Паша, точно знаю, что я с ней сделаю, — глухо произнес Тихий, пустыми глазами глядя на огонь в камине. — Только это уже не твоего ума дело.

— Как скажете, — без малейшей обиды согласился Бульдог. — Я не эстет. И не коллекционер. Меня интересуют только живые деньги! Мани-мани-мани! — потер мокрыми от рассола пальцами Клычков.

Тихий усмехнулся. Положил на столик еще не погасшую трубку, кряхтя, нагнулся вперед, взял с чугунной стойки у камина кочергу и поворошил тлеющие под поленьями угли.

— И когда начинаем танцы, Степаныч? — после воцарившегося на целую минуту молчания нарочито безмятежно спросил Пал Палыч.

— Через трое суток. В полночь, на пятницу, — почти не шевеля губами, глядя на огонь, едва слышно процедил авторитет, словно только и ждал этого вопроса. — Аккурат тринадцатого.

— Стремный денечек! — Может, от выпитой водки, а может, от этой фатальной даты судорожно передернул плечами.

Уютно устроившийся в кресле-качалке наемник вдруг почувствовал, как ему за шиворот тонкой струйкой прямо из астрала просачивается мистический страх. От почитаемого сатанистами зловещего числа, выпадающего на пятницу не чаще одного-двух раз в году, вдруг отчетливо повеяло могилой. Чьей?!

Рука Пал Палыча машинально потянулась к бутылке с водкой, горлышко коснулось рюмки, но пальцы мелко дрожали и несколько горьких капель пролились на стол. Бульдогу вдруг показалось, что где-то вдалеке, за кирпичной стеной, отчетливо слышен скрежет бруска неспешно затачивающей свою проклятую косу Смерти, закутанной в черный балахон.

«В ночь на пятницу, тринадцатого». Озвученная Тихим — седым, жестоким и беспринципным убийцей — в наполненной лишь гудением огня тишине огромного каминного зала, эта фраза прозвучала ударом дьявольского гонга. С этой самой секунды ничего уже нельзя было изменить...

Серый, быстрый «субару легаси» с двухсотсильным форсированным движком под капотом тихо притормозил в переулке. Рокот мотора оборвался, фары потухли. Из полумрака салона выскользнули две лохматые фигуры. На плечах одной из них угнездился большой камуфляжный рюкзак. Бесшумно щелкнул, закрывая машину и включая сигнализацию, центральный замок. От этого места до Троицкого храма налетчикам оставалось пройти всего полквартала.