Валерий Горшков - Хищники

— Каким образом кассета оказалась у тебя? — спросил полковник, но старик опять неопределенно пожал плечами.

— Забыл, представляешь?! Лекарство нужно, маленький зеленый «лимончик». Вот тогда все сразу вспомню. А потом спокойно уйду на покой и начну разводить пчел где-нибудь на Карельском перешейке, на тихом лесном хуторе. Красота! — Корнеич в умилении закатил глаза и грустно вздохнул. — Так что, Виктор Викторович, одна надежда на тебя. Доктор ты мой ненаглядный...

— Какие ты дашь гарантии, что оставишь меня в покое? — прошипел сквозь зубы новоиспеченный пенсионер.

— Только мое честное слово, — серьезно ответил вор. — Но цену ему ты знаешь, так что можно считать такой залог вполне достаточным. Насколько я понял, согласие все-таки достигнуто?

— А что, у меня есть другой выход? — ухмыльнулся Кирилленко, доставая из пачки очередную сигарету и сжимая зубами фильтр. — Разве что пристрелить тебя, старый хрен, прямо здесь, не отходя от кассы, чтобы больше воздух не портил?! А там уже посмотрим, какие ты принял против меня меры предосторожности!

— Что ж, я согласен, — рассмеялся старый вор и закрыл ставший на время ненужным зонт. — Столько раз под смертью ходил, что уже и не страшно. Не напугать тебе меня, начальник. А вот тебе стоит поостеречься...

— Не понял! — рявкнул Кирилленко, оглядываясь на стоявшую в пятидесяти метрах позади собеседников черную служебную «Волгу». — Что, борзеть начинаешь?

— Не надо так нервничать, нам, людям пожилым, это вредно! — поморщился Корнеич. — Лучше обговорим детали. Вот, — вор сунул руку в карман плаща и достал клочок бумаги, — здесь номер счета в шведском «Индастриал Моушен банк». Деньги — миллион американских долларов — должны поступить туда не позднее чем через... три дня...

— Я не успею.

— Сказки, начальник, будешь загибать своим будущим внукам, а меня они уже давно не трогают. Едем дальше... — Корнеич подождал, пока Кирилленко уберет в карман переданный ему листок с цифрами, а потом продолжил: — Как только баксы упадут на счет, я немедленно звоню тебе на сотовый и говорю, где взять кассету. На этом сделка считается завершенной. Ну, как я придумал, хорошо?! — Вор улыбнулся и с видом победителя посмотрел на злого как черт полковника.

— Не то слово! — огрызнулся тот. — пока можешь радоваться. Не знаю, какими тайными тропами Безукладников вышел на такого прожженного ухаря, как ты, и отдал на хранение кассету, но хочу тебя предупредить — после совершения обмена я не дам за твою поганую душу даже раздавленного «бычка»! До сих пор никому еще не удавалось так безнаказанно шутить с полковником Кирилленко, и ты тоже не станешь исключением... За секунду до смерти ты вспомнишь эти мои слова, обещаю.

Виктор Викторович смерил вора уничижительным взглядом, развернулся и твердым шагом направился к машине.

Когда полковническая «Волга» скрылась за поворотом, Корнеич, проводив ее взглядом, тяжело вздохнул, вынул из карманов плаща дряблые, со вздувшимися венами руки и обнаружил, что они дрожат.

— Все, дожму этого поганого мента и ухожу на покой, — пробормотал заслуженный вор себе под нос. — Стар я стал для таких игр... — Потом Корнеич вдруг злорадно улыбнулся и добавил: — А все-таки прищучил я эту падлу злоебучую, ох прищучил! Ишь ты! И нашим и вашим всю жизнь служить пытался, сука!

И старик бодро зашагал к припаркованному возле здания Финляндского вокзала «мерседесу» серебристо-серого цвета. Он потянул на себя дверцу, бросил на сиденье сложенный зонтик, потом сел сам и тихо приказал, обращаясь к сидевшему впереди крепкому парню в черной кожаной куртке:

— Домой вези! Устал я что-то сегодня...

Подняв воротник из-за пронизывающего ветра, Ворон шел по тротуару, искоса поглядывая на автобусную остановку на другой стороне улицы. В тусклом свете фонаря он увидел на остановке две женские фигуры и досадливо сплюнул, проклиная привычку богемной публики вечно опаздывать. Он зашел в продовольственный магазин и обошел все отделы, нигде подолгу не задерживаясь. Выйдя из магазина, он бросил взгляд на остановку, увидел возле стеклянного павильончика знакомый сухопарый силуэт и облегченно вздохнул. Перейдя улицу, Ворон, не подавая руки, коротко поздоровался с ожидавшим его высоким худощавым мужчиной и скомандовал:

— Пошли, я спешу.

Они шли кратчайшим путем — переулками и проходными дворами, и вскоре перед ними выросло здание драматического театра, никогда не считавшегося в Питере первостатейным, но в последнее, уже в постсоветское время приобретшего шумную популярность благодаря паре модных постановок и появлению ряда молодых звезд. Подходя к зданию театра, Ворон всегда непроизвольно вспоминал одну из этих «звездулек», Веру Лихвинцеву: огромные синие глаза, широкие скулы, точеный прямой нос, пухлые чувственные губы, роскошные темные волосы... Ворон был слишком погружен в свои дела, чтобы думать о какой-то незнакомой, хоть и талантливой актрисе или тем более питать надежды на встречу с ней, однако образ этой красотки врезался в память помимо воли и время от времени всплывал из ее глубин. Спутник Ворона, гример театра, шел неровно, часто покашливал, и Ворон почти физически ощущал, как тот дрожит. Когда они оказались под фонарем крыльца служебного входа, гример умоляюще произнес: