— Было бы вас четверо или пятеро, я бы всех вас уместил здесь.
Он вдруг заметил марку наручных часов у Биленкова. Не какие-то там стодолларовые подделки, а настоящие швейцарские «Лонжин», коллекция «Флагшип», стоимостью… не меньше тридцати тысяч «деревянных». Хэнк почти угадал: такие часы в магазине продавались за тридцать пять тысяч. Билл неплохо зарабатывал и жил на широкую ногу. Его машина — «субурбан» 9-го поколения по трассе жрал семнадцать литров, а в городе его аппетит удваивался. Интересно было бы взглянуть на его хату. За свою поганую жизнь Билл мог отдать все, даже свою душу, но он же и вернется за всем этим. Рано или поздно, но вернется. А Хэнк знал только одно место, из которого не возвращаются. Туда он и собрался доставить своего бывшего командира.
Он подхватил Биленкова, и тот последовал в багажник за своей подругой. Сверху Хэнк бросил лопаты — штыковую и совковую, и моток веревки. Поймав безнадежный взгляд Билла, закрыл дверцу.
— Вот и все, — прошептал Биленков.
Юонг Ким что-то ответила ему, но ее голос заглушил двигатель и непривычно громкий и близкий — в сантиметрах от уха — рев выхлопной системы.
Андрей Маевский не рискнул идти к домику напрямую, а для того чтобы подойти с тыла и не быть замеченным, ему придется сделать порядочный крюк, фактически обойти кругом заброшенный дачный массив. Понятное дело, что в этом случае он не сможет помочь Юонг Ким: шестое чувство нашептывало ему, что Биленков мертв. А может быть, он ранен? И Маевский представил жуткую картину: раненный, неспособный оказать сопротивления Биленков сквозь слезы смотрит на Хэнка, разделывающего тесаком «тушу» кореянки.
Журналист забрал далеко влево, обходя остовы дачных домиков и заросшие бурьяном участки. Пожалуй, можно сократить маршрут, «затянув» петлю, если попробовать продраться к вагончику по аллее. Продраться — означало и нашуметь, а Хэнк, этот оборотень, общения с которым Маевский искал по доброй воле, обладал исключительным слухом и обонянием.
Время. Солнце стремительно скатывалось за горизонт, и журналист шел точно в западном направлении. По его прикидками, оставалось пройти метров сто пятьдесят — двести, и ему нужно будет сворачивать. Но к тому времени солнце скроется за горизонтом, и на землю опустятся сумерки. Черт, как же все не вовремя! Чертов Билл! Не мог запланировать встречу хотя бы на полчаса пораньше.
И все же Маевский не терял надежды. Он ждал ответного выстрела. Ждал такого же запоздалого крика. Но никто, никто не звал на помощь.
Когда журналист повернул в конце дачного массива, то услышал рев набирающего обороты двигателя, уникальный в своем роде: так реветь мог только «грузоподобный» восьмицилиндровый «субурбан». Ему не пришлось прислушиваться и что-то там корректировать: внедорожник ехал в его сторону. Он пер по кустам, подминая под себя бурьян. Маевский не мог представить себе Биленкова за рулем: он успел заметить его трепетное отношение к своему «ревущему зверю». Значит, машиной сейчас управлял Хэнк…
Маевский подобрался к вагончику вплотную в тот момент, когда Хэнк, причиняя кореянке боль, бросил ее на пол багажника, потом вынес Биленкова, закрыл дверцу багажника, сел за руль и рванул машину с места. Ее поглотило пылевое облако, сбитое колесами, по крыше вагончика простучала мелкая галька.
Ненормальный.
Продравшись через кусты, джип снова оказался на бетонированной площадке. Объехав заросший массив на ухабистой дороге, Хэнк оказался точно на южной окраине кладбища, на его помойке: приличная территория была завалена старыми памятниками, крестами, оградами, венками, спиленными деревьями и срезанными ветками. Позади раскинулось засеянное капустой поле. Вокруг ни души. Только стаи громогласных ворон и сорок, побирающихся на могилах конфетами и печеньем, да личинки и черви, копошившиеся на поверхности удобренной земли.
Открыв дверцу багажника, Хэнк вынул лопаты. Помедлив немного, оставил дверцу открытой, предупредив, однако, Билла:
— Будешь орать, я тебя живым закопаю.
И взялся за привычную работу. Сняв сначала дерн и сложив его справа от обозначенной границы могилы, он стал вынимать землю, бросая ее в другую сторону…
Маевский поднялся в вагончик, и первое, что он увидел, — обрез на столе. Это сыр в мышеловке, но Маевский бросился к нему, не раздумывая. Схватив обрез и сдвинув верхний ключ, переломил ствол и впился глазами в капсюль патрона. Слава богу, он не был пробит, значит, патрон в стволе новый, нестреляный. Не факт . Андрей зацепил его за закраину и вытащил, взвесил на ладони, глянул на пыж, пожелтевший от времени… Он держал в руке старый патрон с бумажной гильзой под капсюль «Жевело».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу