Константин Костин - 402 метра

— Не стоит благодарностей, — ответил Собакин.

Действительно, благодарностей это не стоило. Чтобы успокоить нервы и убить время я начал считать ворсинки на морде Шпалерадзе. Успел пересчитать три раза, и все три раза получалось разное число. В общем, нервы так и не успокоил, но время убил.

— Зря, — изрек я в половину двенадцатого. — Зря мы все это затеяли.

— Да что ты паникуешь? — отмахнулся опер. — Все будет хорошо.

Завидная уверенность. У меня, со всем моим фирменным оптимизмом, такой не было. Курить я уже просто не мог, во рту было сухо, как в Сахаре. Вдобавок проснулся зверский аппетит, я прикончил банку каши, но этого было мало.

Без пяти двенадцать со стороны города на пустырь въехали два кортежа. Один, состоящий из двух микроавтобусов "Газель" и "Vectra" выпуска начала девяностых обогнул "восьмерку" и занял позицию по левую руку от нас. Второй — из двух "Grand Cherokee" и эвакуатора с зачехленным авто, остановился справа. Началось. Теперь сомневаться поздно.

— Твоя девчонка в одной из "Газелей", — заметил Дима.

— Сам догадался, — огрызнулся я.

Теперь дальнейшее развитие ситуации зависело исключительно от снайперских способностей опера и верности его расчетов. От меня не зависело уже ничего. Терпеть не могу подобного дерьма. Я чувствовал свою полную беспомощность. Я уже ни на что повлиять не смогу.

Из автомобилей высыпали жулики, по десятку с каждой стороны. Лица с такого расстояния различить было трудно, но среди членов "левой" группировки я разглядел фигуру Славы и казаха. Из "правых" я не знал никого.

Вот Антон отделился от своей грядки и зашагал вперед. Вторая банда так же выставила своего парламентера. Они медленно сходились, и должны были встретиться, по моим расчетам, на уровне заготовленной бомбы, метрах в десяти от нее, ближе к нам.

— Пошла возня, — прошептал капитан, припав к окуляру прицела.

Переговорщиков разделяло метров семь — не больше. Пора. Опер глубоко вздохнул, замер и нажал на спусковой крючок. Боек сухо щелкнул по капсюлю гильзы, но выстрела не последовало. Осечка!

— Твою мать, — выругался Собакин, передергивая затвор. — Лежали слишком долго.

Пустышка вылетела из приемника и, вращаясь в воздухе, ушла в траву. Резким движением руки Дима вогнал в ствол последний патрон и повернул рукоятку, закрывая затвор. Между парламентерами осталось метра четыре. Нельзя дать им встретиться! Нельзя!

Капитан набрал полную грудь воздуха. От напряжения на его лбу выступил пот. Казалось, секунды растянулись на часы. Представитель "правой" группировки медленно занес ногу, перенеся вес на вторую. Антон, так же медленно, вынул из кармана руку и протянул ее для приветствия. Три метра.

Мент, застыв, спустил курок. Тихо звякнул, ударяя по капсюлю, боек. Пуля с тонким свистом покинула жерло ствола, оставив после себя небольшое облачко полупрозрачного дыма. Мгновение спустя, оглушительно громыхнув, дрэгстер поднялся в воздух. На месте, где только что была машина, разрастался огромный огненный шар. Парламентеров отбросило взрывной волной. Воцарилась звенящая тишина, даже птица перестали петь, даже ветер перестал шелестеть в ветвях деревьев. Настоящая тишина настоящего кладбища.

— Суки! — прорезал эту тишину вопль казаха.

Он первым поднялся на ноги, и, достав пистолет, выпускал маслину за маслиной в лежащего на траве бандита.

— Суки!

В ту же секунду разразилась настоящая канонада. Стреляли с обеих сторон из всего, из чего возможно — из автоматов, пистолетов, дробовиков. Слышались характерные "хлестки" Калашникова. Антон развернулся к своим, но пуля оказалась быстрее, он запутался в своих ногах и рухнул, утопая в высокой траве.

— Кажись, готов полковник, — заключил Дима, разглядывая поле боя через оптику SSG 3000.

— Чего? Какой полковник? — не понял я.

— Полковник? Какой полковник? — переспросил капитан.

— Ну, ты только что сказал: "готов полковник", — пояснил я.

— Полковник? Тебе послышалось. Я сказал: "готов, покойник", — нахмурился опер.

— Ты уверен?

— На все сто.

Зато я не уверен. Своим ушам я пока доверяю. Резким прыжком я заскочил капитану на спину, придавил его коленом к земле, выхватил винтовку, накинул на горло Собакина ремень и перевернул оружие, затягивая удавку.

— Ты сейчас сам покойник будешь, — процедил я. — Что ты там про полковника говорил?

— Да ничего, — прохрипел Дима.

— Почему-то я тебе не верю, — я еще сильнее затянул ремень.

— Полковник Тимонин! — прохрипел опер. — Эдуард Тимонин!