Роберт Ладлэм - Тайна личности Борна

— Хватит! Мы виделись с ним в Париже, точнее под Парижем, два дня назад. Он прилетал туда из Вашингтона, чтобы встретиться со мной.

— Что касается этого, — прервал его голос человека из Лэнгли, — то покуда ваш звонок переключали на этот телефон, мы успели проверить. Никаких записей о том, что мистер Конклин за минувший год покидал пределы страны, не обнаружено.

— Значит, он делал это тайно! Он был там! — Борн безнадежно вздохнул. — Вам нужен пароль, код. Я его не знаю. Но кому-то из сотрудников Конклина должны быть понятны слова «Медуза», «Дельта», «Каин», «Тредстоун». Кому-то должны быть!

— Но не понятны. Ведь вам сказали.

— Сказал тот, кому они ничего не говорят. Но кто-то другой должен знать. Поверьте мне!

— Мне очень жаль, но я…

— Не вешайте трубку! — Оставалось последнее средство, ему не хотелось к нему прибегать, но выбирать не приходилось. — Минут пять тому назад я вышел из такси на Семьдесят первой улице. Меня там кто-то поджидал и попытался убрать.

— Попытался… что? Убрать?

— Да. Когда я вышел, меня окликнул водитель, и я наклонился к нему. Это спасло мне жизнь. В результате пуля угодила в водителя, в голову, и убила его наповал. Это правда, и я знаю, что вы располагаете возможностями проверить. Сейчас на месте происшествия уже, наверное, с полдюжины полицейских машин. Проверьте, мой вам совет.

Собеседник Борна на мгновение умолк, затем произнес:

— Поскольку вы просили соединить вас с мистером Конклином — по крайней мере знаете его имя, — я это сделаю. Как с вами потом связаться?

— Я останусь на проводе. Звонок заказан по кредитной карточке, выданной во Франции на имя де Шамфора.

— Шамфор? Вы же сказали, вас зовут…

— Пожалуйста.

— Хорошо. Ждите.

Ожидание было нестерпимым, усугубленное к тому же свирепыми взглядами хасида с монетами в одной руке, свитком в другой и крошками в бороде. Спустя минуту из Лэнгли ответили вновь. На сей раз в голосе дежурного снисходительность сменилась гневом:

— Думаю, разговор закончен, мистер Борн, Шамфор или как вас там на самом деле. Мы связались с нью-йоркской полицией. Так вот: ничего подобного описанному вами на Семьдесят первой улице не происходило. Вы правы, возможности проверить у нас есть. Предупреждаю вас, что в отношении подобных звонков существуют строгие законы, предусматривающие крупный штраф. До свидания, сэр! — В трубке раздался щелчок.

Джейсон в недоумении поглядел на телефон. Несколько месяцев люди из Вашингтона разыскивали его, хотели убить за молчание, которого не могли понять. И вот теперь, когда он сам к ним явился, выполнив задачу, за которую взялся три года назад, — его отвергли. По-прежнему не желали выслушать! Хотя не так. Человек в Лэнгли его выслушал. И опроверг убийство, случившееся всего несколько минут назад. Но это невероятно. Это… безумие. Оно же было.

Джейсон повесил трубку. Его подмывало кинуться прочь из переполненного кафетерия. Однако вместо этого он спокойно, извиняясь на ходу, пробрался через толпу возле прилавка, не сводя глаз с людей на тротуаре. Выйдя на улицу, он снял пальто, перекинул его через руку, сменил солнечные очки на обычные, в черепаховой оправе. Слишком незначительное изменение внешности, но там, куда он направлялся, ему предстояло пробыть недолго, так что серьезного вреда это не принесет. Он быстро зашагал к Семьдесят первой улице.

На углу он остановился в кучке людей, ожидающих у светофора, и повернул голову налево, так что подбородок уперся в ключицу. Такси не было, и поток транспорта лился как ни в чем не бывало. Машину удалили с хирургической точностью, словно больной орган, мешающий нормальному функционированию организма. С точностью убийцы, досконально знающего, когда вонзить нож.

Борн развернулся и пошел в обратную сторону. Нужно найти подходящий магазин: хамелеону пора изменить окраску.

Мари Сен-Жак гневно бросала обвинения генералу Чарльзу Закери Кроуфорду, сидевшему напротив нее в номере отеля «Пьер».

— Вы не пожелали его выслушать! Ни один из вас. Вы хоть представляете себе, что сделали с ним?

— Даже слишком ясно, — ответил генерал, извинение содержалось в признании, но не в голосе. — Могу лишь повторить то, что уже сказал. Мы не знали, что должны услышать. Несоответствие между видимым и сущим было для нас непостижимо, да и для него, видимо, тоже. А если для него — за что же винить нас?

— Он семь месяцев пытался соединить видимое и сущее, как вы это называете! И все, что вы сделали, — приказали убить его! Он пытался вам объяснить. Что вы за люди?