Андрей Измайлов - Белый ферзь

Понятно, понятно! Кролики — в смысле зайчики. В смысле «Где спрятался зайчик». Поня-а-атно…

Тьфу! Кролики — в смысле братцы! И ни в каком ином смысле! А насчет зайчиков — пожалте с вопросами (наводящими ли, отвлекающими ли…) — к «Вестнику России». При чем здесь Юрий Дмитриевич Колчин!

«Вестник России» — солидный орган, не бульварный. И версия, изложенная солидным органом, очень даже удобоваримая. Очень даже убедительная версия — устраивающая всех, в том числе и так называемые «определенные силы». Разве нет?

Ну кого, кого эта версия может не устроить?

Пожалуй, только самого Колчина, если он принял эту версию за чистую монету.

Тогда ведь получается — нужно изыскивать благовидный предлог, на Канаду нацеливаться.

Одно дело — Израиль. Другое дело — Канада.

Немцы в конце концов могут и ненавязчиво дать понять: уважаемый сэнсей, у нас с вами контракт, а вы мотаетесь туда-сюда, туда-сюда! вас что-то здесь не устраивает? условия не соответствуют предварительно оговоренным? климат разонравился?…

И — тот же не к ночи помянутый Кублановский! Если версия официоза чистомонетна, то генерал-Фима втройне заосторожничает, прослышав о прибытии ЮК в Канаду. Только-только, казалось бы, выдохнул облегченно: «Уф-ф! Не знает ЮК, не догадывается ЮК! Живем!» И откуда ни возьмись — ЮК тут, вокруг виллы Кублановского кругами ходит. С чего бы? Предупрежден — значит, вооружен.

Это притом, что версия официоза чистомонетна.

Да устраивает, устраивает она, версия, Юрия Дмитриевича Колчина!

В Канаде так в Канаде!

Кублановский так Кублановский!

Какое дело ЮК до того, объявится генерал-Фима или не объявится!

Да никакого!

Ему, сэнсею, вообще все эти игры в политику, в «определенные силы», все эти версии — по барабану!

И в Канаду он, ЮК, не собирается! Как, впрочем, и в Россию. Ему и здесь, в Берлине, хорошо. Контракт, если угодно, надо отрабатывать. Иных хлопот, пожалуй, и нет. Теперь нет. Больше нет.

Здесь, в Берлине, всё его устраивает.

Условия соответствуют предварительно оговоренным.

Климат не разонравился.

Полная гармония с собой и с Миром.

Дзэн-н-н-н-н…

Ни в Канаду, ни в Израиль, ни в Россию.

Уж в Россию тем более не! Что он, ЮК, там потерял?!

Он там, в России, потерял всё. Всё, что могло бы сподвигнуть его к возвращению.

Уму непостижимо, насколько весомым должен быть повод для того, чтобы ЮК вдруг опять снялся с места и рванул в ту же Москву — из Берлина.

Уму непостижимо!

Уму непостижимо.

Колчин долго, очень долго был не в состоянии постигнуть умом.

Он пытался вникнуть в смысл единственной строчки, и смысл этот ускользал от него.

Единственная строчка международной телеграммы.

Телеграммы из Москвы.

Телеграммы от Вали Дробязго.

Телеграммы, пришедшей на имя и на адрес Колчина Юрия Дмитриевича.

Телеграммы, текст которой сначала показался полнейшей абракадаброй.

Потом, через мгновения, достаточные для того, чтобы глаза пробежали по строчке, а соображение отказалось воспринять, Колчин осознал: буквы латинские, но по-немецки их прочитать невозможно, их надо читать не по-немецки, по-русски.

Международные телеграммы пересылаются в соответствии с европейскими стандартами — на латинице:

JURA POZDRAWLIAEM SINOM JDEM NETERPENIEM INNA DED

Текст, который показался полнейшей абракадаброй…

Первое впечатление всегда самое верное.

Когда Колчин мысленно перевел латиницу в кириллицу, впечатление абракадабры не уменьшилось, а возросло.

Он сел к столу, положил перед собой чистый листок из блокнота.

Положил перед собой телеграмму.

Буква за буквой перенес строчку телеграммы на листок блокнота, преобразуя латиницу в кириллицу уже не мысленно, уже не наспех, уже тщательно, уже письменно.

Что у нас получается?

Абракадабра!

Смысл есть, но в этом нет никакого смысла, ни малейшего!

Абракадабра!

ЮРА ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ ИННА ДЕД

…

…

…

…

…

Чего только в голову не запорхнет в редкостные мгновения, когда вдруг и сразу ограничители перегорают! Вдруг — Абрам Терц:

Пустота — содержимое Пушкина. Без нее он был бы не полон… Недаром на его страницах предусмотрено столько пустот, белых пятен, для пущей вздорности прикрытых решетом многоточий… Можно ручаться, что за этой публикацией опущенных строф ничего не таилось, кроме того же воздуха, которым проветривалось пространство книги, раздвинувшей свои границы в безмерность темы, до потери, о чем же, собственно, намерен поведать ошалевший автор.