Владимир Рыбин - Сокол, № 1, 1991

Она смотрела на Аркадия выжидающе.

Тогда он решительно повернул девушку спиной к себе, шлёпнул её ниже спины и, резко повернувшись, вскинул пальцы над клавиатурой. Сразу отстучал первую, ключевую фразу: «Они вышли, вернее, вытекли из узкой трещины в старой каменной стене, поросшей клочьями синего мха…»

Ангел аккуратно подметал дорожки в парке. Неподалёку от него на невысоком пьедестале, острогранном куске скалы, стояла на цыпочках бронзовая фигурка почти обнажённой девушки. Вся её поза выражала неуверенность, раскинутые руки — вот-вот взлетит, но не может оторваться от земли.

Бармену при взгляде на неё снова стало нехорошо. Он зябко передёрнул плечами и подсел на скамейку к отложившему метлу Ангелу.

— Вкалываешь на радость людям? — поинтересовался он и принялся жадно и неряшливо цедить пиво, приняв запотевшую бутылку «жигулёвского» из рук виновника его раскаяния и явки с повинной.

Из торгового техникума выбежала стайка девчонок — грубо накрашенных, визгливых, громкоголосых. Но, увидев бронзовую фигурку, они разом утихли, пошли дальше, присмирев. Странные и жутковатые рассказы о девушке, обращённой в металл светящимся пришельцем, ходили по городу.

— Ну и сколько ты будешь ждать? Год, два, десять? — спросил осоловевший от пива бармен.

— Сто или двести, — спокойно ответил Ангел. — Она была неплохим человеком, а что из неё у вас сделали? Шлюху!

— А я-то при чём? Ты же знаешь, мне на всех…

— Вот и беда ваша, что всем на всех!..

— Жди, жди. Она оживёт и по новой подолом закрутит, — поддел бармен незадачливого праведника. — По кабакам снова как вдарит!

— Такого не будет никогда. Она просто останется навеки бронзовой. Кстати, сейчас она всё видит, слышит и понимает…

— А вдруг она полюбит кого-нибудь другого, не тебя?

— Дай-то Бог, — вздохнул Ангел. — Тогда я над ней не властен! Настоящее, в том числе и любовь, это настолько святое, что ни я, ни дьявол за такую книгу взяться не смогут никогда… Да, кстати, чего ради ты пришёл? Ты же никогда ничего просто так не делаешь…

— Вот что. Ангел… Займи ещё четвертную, а то у меня всё описали. До казённых харчей ещё месяц тянуть.

— Особо не расстраивайся, Боря! Я тебе в зону посылки с салом и махоркой посылать буду. «Центровые» от тебя отвернулись, даже не здороваются.

— «Центровые» пустили слух, будто я с катушек сошёл, даже врача-психиатра нашли. В суде будет давать показания, что у меня сдвиг по фазе. А лысого следователя похерили. Позавчера… Облили бензином и спичку бросили, чтобы не сболтнул лишнего. А ведь я его предупреждал!

Художник отложил телеграмму, подписанную любимым именем, и с облегчением вздохнул: «Едет!» Затем с профессиональным интересом стал рассматривать милое веснушчатое лицо невесты Аркадия. Они сидели втроём в тени больничного сада, где так хорошо мечталось, где сами собой исчезли прежние страхи. Хотелось работать, читать, смотреть на море. Леонид думал о том, что настало время делать давно задуманное, иначе его ждало повторение пройденного.

— Надо бы мне её портрет написать, такой, знаешь ли, в классической манере. А я уж думал, перевелись на нашей земле мадонны.

Аркадий и Настенька молча глянули друг на друга, улыбнулись.

В троице пациентов, гуляющих неподалёку, царило оживление. Наконец, не выдержав, они подошли поближе.

— Слушай, корефан, — обратился один из них к Аркадию. — У тебя там ничего такого нет? Развести и…

Алкаш выразительно щёлкнул себя по горлу. Аркадий хотел было встать и отправить жаждущего в свободный полёт, но неожиданно передумал. Вместо этого негромко произнёс:

— «Телевизор самостоятельно высветился за полночь. Вася оторопело поднял голову от комковатой подушки…»

Алкаш попятился, шлёпнулся тощим задом на траву.

— Дружок с кладбищенской сопочки больше не наведывался?

Вася кинулся от Аркадия в кусты на четвереньках, громко вскрикивая:

— Чур меня, чур!

— Бесполезно, дружище, — подошёл к ним доктор. — Даже шоковый гипноз не берёт. Душа и та проспиртована. А сам лечиться не хочет. Все аптечки вылакал. Безнадёга… Завтра в ЛТП отправляем.

— И там тоже безнадёга, — вздохнул Аркадий. — Вася этот там и умрёт, хлебнув на дурнячка метилового спирта. Вон тот от цирроза печени загнётся, максимум через год. Ну а этого, молодого и красивого, по пьяной лавочке зарежут в шалмане на Черёмуховой. Из-за рубля с мелочью…