Дмитрий Красько - Исчезнувший

— Ничего, — прохрипел коротышка. — Он мне ту же песню спел. Только у него глазки бегали, поэтому я ему уже не верю. Выберусь отсюда — он мне все выложит. Паяльник в очко засовывать не зря придумали.

Я поперхнулся. Радикальный товарищ, ничего не скажешь. Бедный, бедный Ленивый. Впрочем — чего я так распереживался? По всему выходило, что я до него первым доберусь. Вытяну нужную информацию — и пусть коротышка развлекается с ним, как хочет. Хоть паяльником, хоть, натурально, лампой Аладдина. Мне будет уже все равно. Но слегка урезонить тело у моих ног все же не мешало.

— Если выберешься. Если тебя вот эта баба не затрахает в бычью шкурку.

Он посмотрел на матрешку и тоже поперхнулся. Один-один.

— А куда делся мой кореш, с которым мы к «Колизею» разбираться ездили, Ленивый не сказал? Ведь это он его спрятал куда-то, однозначно.

— Нет, не сказал, — в голосе коротышки уже не было визгливых ноток. Одна сплошная безнадега. — Да мы и не спрашивали.

— Ясно, — я не стал упорствовать. А зачем? Четыре Глаза был им изначально неинтересен. Их интересовал я — как предполагаемый виновник разрушения «Колизея» и потенциальный многомиллионный должник. — Меня, получается, Лора вломила? — Он кивнул, и я кивнул в ответ. Молодец баба. Развела, как ребенка. — Машину у входа оставили? — Он снова кивнул, и я поднялся.

Разговор, а с ним и ночное приключение, закончился. Большего, чем уже узнал, я из пленников выжать не сумею. И, подобрав с пола фонарик, который, падая, выронил коротышка, я махнул матрешке рукой:

— Они твои.

Покидая каморку, я услышал звук расстегиваемой ширинки и полный отчаянья стон коротышки.

Долго ли, коротко, а я еще и на смену вышел. Неожиданные, как метеоризм, ночные кошмары, не остановили меня. Правда, вид я имел довольно потрепанный, так что медсестра Шурочка, осматривавшая (якобы) нашего брата перед выходом на линию, участливо поинтересовалась:

— Что-то ты, Мишок, неважно выглядишь. Не заболел? И перегарчиком, кажется, попахивает…

— Месячные, — буркнул я. — Целый месяц уже маюсь. А перегарчик — он от валерьянки. Литрами пью, не поверишь. Как вы, бабы, с этим живете?

— Дурак, — сообщила она, даже не покраснев. — У нас это длится поменьше и происходит иначе. В школе учиться надо было.

— Не хочу учиться. На трассу хочу. Выпустишь?

— А ты сможешь?

— Ты же меня знаешь. Я все смогу. Я даже тебя смогу, если…

— Вали на трассу, — она махнула на меня рукой. Я усмехнулся. Шурочка была маленькая и со всех сторон круглая. Не мой типаж. Машина была лучше, и я пошел к машине.

На полдороге ко мне присоединился Литовец, прибывший в гараж, видимо, с определенной целью — поинтересоваться, как продвигается дело с поисками Четырехглазого. Ну и, на всякий случай, узнать, что со мной. При этом на его лице лежала печать безмятежности. Завидую.

— Как там милиция? — спросил он.

— Дышит милиция, — отозвался я. — В основном кислородом.

— Долго продержали?

— Кому я нужен, Ян? Пинками выгнали. Сказали, чтобы больше не приходил, даже если очень звать будут. Ты что-нибудь узнал?

— Ленивый жив. Ломанов тоже, — однозначно, со своим лаконизмом в Древней Спарте он стал бы великим оратором. Орал бы в час по чайной ложке, да срывал бурные аплодисменты.

Только вот информацию, которую он нарыл, важной назвать было нельзя. Литовец и сам это понимал, но никаких угрызений не испытывал. Видимо, хорошо ночь провел. Умиротворяющее. И где, я вас спрашиваю, справедливость? Почему, как под потолком в одних трусах висеть — так сразу Миша Мешковский, а как в теплой постели рядом с мягкой женой — так Янас Гарайтас? За какие такие заслуги?! Что за извращенец писал мою страницу в Книге Жизни?! Эх, добраться бы до этой Книги, поменяться с кем-нибудь страничками незаметно.

Преисполненный чувства собственного достоинства, Литовец воткнул в рот сигарету и поинтересовался:

— А ты что-нибудь узнал?

— Если интуиция меня не подводит, тогда да, — кивнул я. — Пойдем в машину, там расскажу.

На то, чтобы поведать ему о ночных переживаниях, а также похвастаться, что узнал не только о состоянии здоровья господ Ленивого и Ломанова, но и об их нынешнем местоположении, ушло от силы пять минут. Аккурат от ворот таксопарка до конца промзоны. Правда, Литовец еще минут пятнадцать переваривал услышанное. Потом выдал:

— Везет тебе на мелкие пакости нарываться.

— Про мелкие — это ты красиво сказал, — похвалил я. — А что тогда, по-твоему, крупные?