Дмитрий Красько - За флажками

— Вот Николай Васильевич мне и сказал, что нужно плюнуть на все и ехать к тебе домой. Проверить, что с тобой все в порядке. А вот если тебя не окажется, тогда уже ехать ко мне. Мы ведь у меня встретиться собирались.

Вот так все немудряще, но совершенно логично. Я мог только поздравить себя с тем, что у балабановского напарника оказался такой подходящий случаю склад ума.

— Кстати, где Балабанов? — спросил он.

— В кухне. Я ему стулом голову проломил. Он за колбасой полез, отвернулся. Я и ударил. Я ж не знал, что он головой слаб.

Уточняться мент не стал. Сходил и сам посмотрел. И только вернувшись, спросил:

— Так что здесь произошло?

И я рассказал. Даже без утайки. А что скрывать? Ничего такого, что могло бы мне навредить больше, чем сам факт смерти Балабанова. Захотят — все равно запрячут так, что потом никакая жена декабриста до тебя не доберется. А не захотят — и я буду героем. Все зависело от конъюнктуры момента. А она, похоже, благоприятствовала.

— Сволочь, — сказал мент, выслушав меня. — Я давно за ним приглядывал. Да и уэсбэшники его пасли. Не может честный или даже относительно честный мент позволить себе такие шмотки и такую тачку.

— Мне-то что делать?

— Ничего пока, — он отмахнулся. — Сейчас сюда приедут криминалисты, им все и расскажешь еще раз. И даже покажешь.

И строгий мент поперся в прихожую, где оккупировал телефон.

Ян посмотрел на меня и весело усмехнулся:

— Ну что, Мишок? Поздравляю тебя.

— С чем? — я потрогал челюсть, потер ее. Больно.

— Что сухим из воды в очередной раз вылез. Что твоя передряга, похоже, закончилась.

— Сухим из воды — это да, — пришлось согласиться. — А вот на счет передряги ты погорячился. Хипеш в самом разгаре, Литовец. Эндшпиль, как сказал один Карпов, матуя одного Каспарова. Какие дела! Ты думаешь, Пистон смирится с тем, что я отымел его четыре раза за одни сутки?

— То есть, это еще не конец? — Литовец перестал улыбаться.

— Конец в штанах, Ян. А тут, я боюсь, все в самом разгаре.

Из прихожей вернулся Николай Васильевич и принялся пытать нас на предмет предыдущего происшествия. Он успел прочитать показания всех четверых, но, видите ли, хотел пообщаться с непосредственными участниками. Краевед хренов. Хотя его рвение можно и оправдать — то, что он вычитал в протоколах, сильно отличалось от версии непосредственных участников. Николай Васильевич слушал нас, сосал нижнюю губу, хмурился и сопоставлял. А, сопоставив, заявил, что всем четверым придется еще раз дать показания, дабы больше ничья шаловливая рука не посмела вносить коррективы. Потом еще подумал и сказал, что, пожалуй, не стоит. Пусть останется версия Балабанова — тогда мне не придется отвечать за ночную стрельбу.

Я с благодарностью посмотрел на строгого мента, однако от тяжелого вздоха не удержался. Потому что хотел спать, как бык после случки, но мне это не грозило. После почти Гоголя нарисовались криминалисты и принялись обрабатывать меня одного — Ян им был без надобности. Я трижды рассказал, как обстояло дело, и даже один раз показал, причем в роли Балабанова решил поучаствовать самый смелый из них, а в роли разбитого стула — нормальный. Но я был сонный, и исполнителю роли Балабанова тоже изрядно перепало по кумполу. Не так, как прототипу, конечно, но шишку он заработал и на меня оскорбился. Как будто я специально.

И только после всех этих экзекуций, часов в восемь, Николай Васильевич участливо спросил меня:

— А тебе, может, в больницу надо?

— Не-е, — я отрицательно покачал головой. — Раньше надо было. Теперь не примут. Теперь только в морг.

— Что, все так хреново?

— Просто спать хочу, — объяснил я. — Только нельзя: нам с Яном еще в таксопарк ехать, смену друг другу передавать.

— Пусть один едет.

— Завгар за это дрючит. Типа, машина — материальная ценность. За нее в журнале регистрации расписываться надо и все такое. Опять же, выручку ночную, которой нету, в кассу сдавать.

— Трудная у вас работа. Полный контроль. Не люблю такого.

— Ну, командир, ты тоже не сам себе велосипед, — я хитро прищурился. Обидится или нет? Не обиделся. Трудовые будни сплачивают, да?

— Ладно. Езжай, сдавай смену — да на боковую. А я поеду хорошие дела делать. Сперва поговорю со своими — пусть представят труп Балабанова, как несчастный случай, если получится. Что тебя по пустякам зря дергать? Потом — этих парней допрашивать. Ну, и тех, что ночью попались. Глядишь, расколю. Может, и на Пистона чего нарою. Возьмем и его под жабры, а то давно пора.