Дмитрий Красько - Охота на охотников

И он, обойдя «Крузак», устроился на пассажирском сиденье. Мне ничего не оставалось делать, как занять водительское.

По дороге в отделение крепыш продолжал гаденько подхихикивать. Я долго терпел это непотребство, но потом не выдержал:

— Слушай, командир, ты чего ржешь? Там два трупака, а ты ржешь. Ты со мной поделись, я тоже хочу.

Он искоса посмотрел на меня. Может быть, ему мой тон не понравился, а может, просто не хотел разглашать веселую информацию, а пользоваться ей в одиночку. Но, поразмыслив, все-таки сказал:

— Ты знаешь, кто твой босс?

— Иванец Сергей Федорович, — поделился я. — Генеральный директор и бла-бла-бла. И что?

— Ты местный?

— Ну да, — я насторожился. Не самый традиционный для мента вопрос. Обычно таким гопники в подворотнях балуются. Если бы опер сейчас сказал: «Слышь, мужик, закурить есть?», я бы не удивился. Но он воздержался, объяснив лишь:

— Тогда ты должен помнить, что это за гусь. Он в свое время на «железке» привокзалку держал. Слышал?

— Чего-то ты путаешь, — уверенно возразил я. — Его ваши еще в девяносто седьмом пристрелили. Я это точно знаю, потому что я все девяностые в третьем таксопарке отпахал, а отстойник у нас был как раз у железнодорожного вокзала. Так что не тренди.

— А я не трендю, — хмыкнул крепыш-опер. — Много вас таких, информированных. И каждый бегает, пузыри носом надувает. В девяносто седьмом Иванца пристрелили, да. Только младшего. А старший ушел.

— Врешь ты все, — я не сдавался. — Вы же тогда такую операцию провернули — привокзалка месяц о ней гудела. Всю группировку расколошматили, все сели. А главарь ушел?

— Ну, ушел! — крепыш слегка разозлился. — И не такая уж крутая операция была. Потому что у него и группировка-то так себе, восемь человек основного состава. Отморозки одни, правда…

Странно, но дневное происшествие не особо смутило мою чувствительную душу. Наверное, потому, что напрямую оно меня не коснулось. Нельзя же назвать касательством два часа, проведенные в отделении милиции, где крепыш долго и нудно выведывал, что мне известно — при том, что известно мне было не так уж много, и вся эта бодяга вполне себе втискивалась в двадцатиминутные рамки.

Короче, сидя вечером дома перед телевизором, я отнюдь не терзался кошмарными воспоминаниями о перестрелке, свидетелем которой умудрился стать, но решал куда более насущную проблему — идти завтра на работу или нет. Потому что, ежели Сергей Федорович Иванец придумает слегка отлежаться в больнице, подлечивая свою руку и расшатанные нервы, то и мне, как его личному водителю, делать в конторе нечего. Распоряжений относительно того, что в отсутствие директора я должен буду обслуживать кого-то другого, он не давал. Более того, ежели Иванец в больнице, то и просыпаться завтра ни свет, ни заря, чтобы забрать его из дома, ни к чему. И я пожурил себя за то, что не догадался прояснить этот момент у Танюшки сразу по возвращении из отделения. Уж она-то точно должна быть в курсе подобных нюансов. Как всякая уважающая себя секретарша… Пардон, офис-менеджер. Но в тот момент девушка сразу насела на меня, выясняя детали происшествия, и через полчаса я думал уже только о том, как побыстрее слинять из офиса. Секретарша, несмотря на всю свою сексуальную привлекательность, умудрилась надоесть мне хуже горькой редьки. О каком выяснении рабочих моментов могла идти речь?!

Вздохнув, я вырубил телек и приготовился отходить ко сну, решив, что, коли сам прошляпил момент истины, то в любом случае завтра нужно будет проснуться и подогнать машину к дому Иванца. Поедет он или не поедет — дело десятое.

Потом в голову пришло, что я все-таки существо дикое, отсталое и по дороге от обезьяны до человека мне еще топать и топать. Как я мог сразу не вспомнить о визитке Иванца, на которой, среди прочей информации, значился и номер его мобильника? Извинение было только одно — что сам я мобильника никогда не имел. Неплохая отмазка. Но даже при этом никак не удавалось избавиться от чувства досады — а куда подевалась ваша хваленая сообразительность, Михал Семеныч? Свойство, благодаря которому вы, особо не напрягаясь, пережили бурные девяностые и докатились до того, что недавно отметили тридцатишестилетие? Стареете, Михал Семеныч, стареете…

«Цыц!» — сказал я внутреннему голосу и, выбравшись из постели, побрел в прихожую. Поковырявшись в кармане куртки и достав директорскую визитку, я набрал номер и принялся ждать. Часы показывали половину одиннадцатого вечера, и мне было чрезвычайно стыдно беспокоить человека в столь поздний час, но, поскольку своя рубашка ближе к телу, я успешно заборол это глупое чувство.