Дмитрий Красько - Сопроводитель

Но еще раньше я увидел, что оказался прав в своих предположениях: здесь что-то случилось. Видимо, кровавое и достаточно жестокое. От дома, который с таким тщанием охранялся, подобной хохмы ожидать было трудно. Но хохма состоялась.

Из-за двери, слегка примятая ею, торчала черная брючина, увенчанная черным же туфлем. То, что обладатель этого добра во время моего натиска не пожелал подвинуться, позволяло предположить, что он не испытывал в этом потребности. А значит, был либо в глубоком ауте, либо, что еще забавнее, совсем мертвый. Ни первый, ни второй варианты мне положительных эмоций не добавили, но делать было нечего. Назвался груздем — не говори, что не дюж.

Пробравшись внутрь, я застыл, любуясь открывшейся картиной. Прямо конец света кисти Гюстава Доре. Кровь, трупы и прочая пакость. Правда, в небольшом количестве, но и этого вполне хватало. Ведь не война на календаре. И даже не маневры. И генерал-то гражданский, не настоящий. А стреляли и убивали по-взрослому. Непорядок.

Нога, мешавшая проникнуть внутрь, принадлежала тому самому расплывчатому типу, что еще совсем недавно орал каждому встречному мою фамилию. Если бы пришили его одного, я бы это принял, как должное — ну, надоел чувак, голос у него противный, то, се. Но в роскошном холле лежало пять трупов. Все — охранники. Бывшие, получается.

Мне стало слегка нехорошо. Я даже в детстве не мечтал о карьере патологоанатома, а, повзрослев, так и не передумал. Однако плохо стало вовсе не до такой степени, как можно было ожидать. Просто немножко закружилась голова от запахов пороха и крови, да сердце сместилось чуть ближе к желудку.

А тут еще возобновился звук, который я слышал со двора. Оказалось, вой. Вроде того, каким изнывает собака над телом любимого хозяина — глубокий, тоскливый до невозможности. Только в этом вое проскальзывали человеческие интонации.

Поводя дулом автомата из стороны в сторону, я осторожно двинулся вперед — туда, откуда доносились завывания. Теперь я был почти на все сто уверен, что машина, загнавшая меня в чужой огород, удирала именно отсюда. И уносила она, скорее всего, именно победившую в этой сече сторону. Но вот всю или нет — вопрос. Кое-кто из команды победителей мог остаться в замке и в данный момент ехидно ухмыляться, целясь мне в жизненно важные органы.

Стрелять в меня, однако, не стали. То ли некому было, то ли не из чего. Я благополучно поднялся по лестнице. В коридоре, что вел к генеральским покоям, лежал еще труп — одного из давешних невозмутимых охранников. Однако стоны доносились совсем не из генеральского кабинета, а с той стороны, где находилась памятная мне Анютина спальня. Я даже заторопился. Все-таки с Аней мы провели не худшую из ночей. Хотя меня потом и совесть мучила.

Заторопился, и едва за это не поплатился. А не надо было забывать старую истину, что поспешать нужно медленно. За три двери до спальни я нос к носу столкнулся с каким-то фрайером, который примерно на той же скорости, что и я, покидал некое неизвестное мне помещение. Фрайер забулькал горлом от удивления и поднял в мою сторону руку. В руке был пистолет.

Мне не понравилось его намерение. Впрочем, выстрелить он все равно не успел. Или не смог — мы действительно врезались друг в друга, а в такой давке даже пистолетом пользоваться несподручно. Не это важно. Важно, что я ткнул автоматом наугад, хотя штыка на стволе не было, и попал — куда-то промеж ребер. В район солнечного сплетения, в общем, попал. Визави мой выдохнул воздух мне в лицо, причем изо рта у него густо воняло чесноком. Но суть не в этом. Добавив прикладом по загривку, я поднял пистолет и, переступив через опавшее тело, пошел дальше. К Анютиной спальне, из которой продолжали доноситься стоны.

Не желая нарушать традицию, я легонько толкнул дверь ногой. Она даже не скрипнула, открывшись медленно и величаво. Вид у меня, полагаю, был еще тот — помятый и перепачканный, местами порванный, с автоматом в одной руке и с пистолетом — в другой. Герой нашего времени, натурально.

Впрочем, находившиеся в спальне этого не оценили: они стояли, повернувшись к двери спиной. Три типа гориллоподобного телосложения, причем один из них был без штанов — и верхних, и нижних. Чем он занимался в таком виде, догадаться, думаю, несложно. Двое других помогали ему в этом, держа жертву, чтобы особо не сопротивлялась. Та, однако, кажется, для этого уже и сил не имела. Только стонала — все на той же тоскливой собачьей ноте. Ее белые ноги свисали из-под мышек у насильника и слегка раскачивались при каждом его движении.