Дмитрий Красько - Сопроводитель

В любом случае нужен был еще адрес адвоката. Потому что я не мог ждать утра, оставив здесь генерала, который в любой момент может поднять на ноги своих людей. Тогда он испортит мне всю малину, а я этого не хотел.

— Все? — сварливо спросил Коновалов. — Или еще что?

— Адрес.

— Сам должен знать, — нахамил он, но, увидев, что мое лицо помрачнело и стало куда темнее ночи, поспешил исправить произведенное впечатление в лучшую сторону: — Заводская, восемнадцать. Квартиру не помню, но там внизу, около лифта, указатель жильцов.

— А я фамилии не знаю, — окончательно опозорился я.

— Даже так? — удивился авиатор. — Сутягин его фамилия. Как раз для адвоката.

— Ну да, — согласился я и тюкнул его рукояткой пистолета по лбу. Неожиданно для него, да, собственно, и для самого себя тоже. Но надо же было что-то делать, чтобы на время заткнуть ему рот и лишить возможности сопротивляться на то время, пока я его гуманно обезвреживать буду.

Разорвав простыню на полосы шириной сантиметров в десять, я спеленал генерала, как малого ребенка, по рукам и ногам. Потом скатал кляп и заткнул ему рот. Потом вышел в коридор и принялся за охранников. С шулером проблем не было. Пока я сращивал его со столом и стулом, у него так и не возникло желания прийти в себя и полюбопытствовать — а чего это я такого интересного делаю. А вот любопытный, когда я закончил возиться с его ногами и принялся за руки, открыл мутные глаза, вытаращил их до неприличия далеко и распахнул рот, во весь голос собираясь опротестовать мои действия. Но я его доводов слушать не стал, хлопнул по ушам, и он вернулся в небытие.

Покончив с этим малоприятным, но необходимым занятием, я встал и облегченно вздохнул. Первую часть своей дорогостоящей работы я выполнил. И тешил себя надеждой, что заслужил оценку «пять», поскольку сам вышел практически сухим из воды — без единой царапины, в отличие от утренней эпопеи. Что называется, так держать.

В кабинет генерала, вопреки совету Анюты, я подниматься не стал. Просто цель моего визита несколько отличалась от той версии, что я предложил вниманию несовершеннолетней соблазнительницы. И я этой цели достиг. Хотя, конечно, заманчиво было бы обеспечить безбедную жизнь себе, детям и внукам, и будь я на пять-десять лет помоложе, непременно воспользовался бы такой возможностью подзаработать. Но сейчас я, почему-то, стал брезгливее относиться к деньгам. Маразм, наверное.

Отмеряя пройденный ранее путь в обратном направлении, я размышлял о порядках, царивших в этом доме. Странные они какие-то. На втором этаже, в комнате, куда я направляюсь, меня ждет шестнадцатилетняя девица, дочь хозяина дома, не так давно давшая мне стопроцентную наводку на своего папашу, чуть ранее соблазнившая меня и еще чуть ранее — принявшая на грудь солидную дозу водки. В смотровой башне, откуда я шел, покоился ее родитель, человек с положением, обладатель солидного капитала и нехилого самомнения. Но, как мне показалось, жестоко затравленный жизнью — иначе как объяснить все эти ограды, охрану, пистолеты под подушкой, драконовские законы, выдуманные им для своей дочери. Не знаю, может быть, я не прав, но мне кажется, что все диктаторы — и прошлые, и нынешние — становятся диктаторами не от хорошей жизни. Над ними действительно болтается дамоклов меч, оттого они и пытаются всеми доступными способами убрать от себя опасность, оградиться от нее. Что здесь первично, а что вторично — вопрос, разбираться в котором на данном жизненном этапе я не собирался. Может быть, попозже.

Когда я открыл дверь спальни генеральской дочки, она не спала. Встретила меня возбужденным шепотом:

— Ну, как? Все получилось?

— Как задумывал, — честно ответил я, шагнув в комнату.

— Деньги взял?

— Конечно. И уже перевел на депозит, — что это такое, я не знал, но и она — вряд ли. А слово красивое, чего ему зря пропадать.

— Ну, — позвала она, — иди сюда.

Это, собственно, и был самый пикантный момент нашей беседы. Я знал, что она это скажет, и теперь мне надо было как-то объяснить ей, что не могу задерживаться. Но говорить об адвокате не хотелось, а что-то другое не придумывалось. Да и, честно говоря, я побаивался, что экстравагантная девица, уязвленная в своих лучших чувствах, выкинет что-нибудь нехорошее. Какой-нибудь номер, после которого у меня останется одна дорога в жизни — на кладбище. Она, конечно, до сих пор держалась молодцом по отношению ко мне (соблазнение не в счет), и вообще была девушка симпатичная, но уж больно нетрадиционным было ее поведение.