Лев Пучков - Тигр в камуфляже

— Они! Точно — они!!! — радостно закричал он, подавшись к бригадиру дородным телом. — Все сходится! Кожаны, собольи шапки, морды зверские, сами здоровые, как быки, — все в точности!!! Они это — избиенцы треклятые!!!

Умудренный горьким опытом бригадир вместо того, чтобы впадать в прострацию от столь неожиданного оборота, поступил несколько иначе: выгнал приближенных вон и велел всей группировке построиться во дворе в колонну по восемь. Затем, прихватив с собой часового КПП, вышел на улицу. И распорядился произвести опознание еще раз.

Вот тут несчастный часовой, что называется, выпал в осадок. Перед ним стройными рядами стояли восемьдесят мужиков примерно одинаковой шкафообразной комплекции, одетых в дорогие кожаные куртки на меху и шапки из соболя или норки. И у всех до единого «выраженье на лице» — как бы это помягче выразиться… в общем, даже отдаленно не подпадало под определение «симпатичное»!

Велев «быкам» разъезжаться, Вовец отпустил и часового — это был не свидетель. Предстояла нудная и малоперспективная оперативная работа. За трое суток Центральная группировка перевернула город и окрестности вверх дном, причем на сопредельных территориях никто не возмущался, все были в курсе, отчего такая кутерьма.

Между делом испортили матценностей не на одну штуку баксов, запытали до летального исхода пятерых подозрительных типов, пристрелили под горячую руку троих нервных и натворили еще кучу безобразий — все не перечислить. Результат был нулевой. Вишневых «99» в городе и окрестностях имелось несколько сотен, каждую из них кто угодно мог позаимствовать на время и снять номера, а любая троица в кожанках, дорогих шапках и со зверскими физиономиями вполне могла оказаться искомой: примерно четверть мужского населения Ложбинска в возрасте от 20 до 40 лет…

Когда до исхода отпущенных «братвой» трех суток осталось четыре часа, Вовец принял ванну, чисто побрился, облачился в свой любимый костюм и, положив перед собой на стол старенький «ТТ», который он предпочитал разным зарубежным штучкам-дрючкам, начал диктовать специально привезенному для такого случая нотариусу завещание. Сей документ получился очень коротким (снова цитирую дословно): «…Все, что принадлежит мне, оставляю своей дочери — Алене Алексеевне Анисимовой. Своей братве завещаю: кто мою дочь обидит — яйца оторвать и заставить паскуду сожрать в сыром виде. Детям от второго и третьего браков ничего не давать, потому как они получились дегенератами… Все — я сказал!»

В этот момент бригадиру доложили, что приперся какой-то чмошный головастик по фамилии Пульман и желает его немедленно видеть. Закончив диктовать завещание, Вовец внимательно его прочел, поставил закорючку и, выпроводив нотариуса, велел впустить этого… ну, как его там, блин. Пульмана, что ли.

Допущенный Пульман вошел нагло, без спроса расположился на диване и, сняв шапку, принялся промакивать платком вспотевшую плешь — упрел, сволочь, в прихожей.

— В общем-то я догадываюсь, зачем ты приперся, головастик. Опять будешь донимать меня своими дебильными заскоками, — задумчиво глядя на блестящую плешь своего визави, молвил бригадир. — Только ты опоздал, придурок несчастный, прикалываться более не придется… Я вот зачем велел тебя впустить — узнать хотел кое-что. Ты же, кажется, в дурдоме работаешь?

— Ну да, в психиатрической клинике, — поправил Пульман и спросил участливо:

— А почему такой замогильный тон? Пистолет на столе, костюм, бритый весь из себя… Вы что, сударь, стреляться собрались?

— А это не твое собачье дело, мудель недоразвитый, — печально ответствовал бригадир и скорбно вздохнул. — Ты мне вот что скажи… Психи, они же, говорят, другие измерения видят или слышат — космические голоса какие-то, фантомы… А?

— Ну-ну, — поощрительно буркнул Пульман. — Может, и так: видят, слышат… Живут, одним словом, в другом мире, отличном от нашего, нормального… А что?

— Так вот, — продолжил бригадир, — как ты думаешь, есть другая жизнь? Ну — когда тело уже ласты сдвинуло, душа или какая там другая субстанция того… она остается, или как?

— А-а-а! Вон оно что… — Адольф Мирзоевич ядовито осклабился и хихикнул:

— На духовное нас потянуло, видишь ли… Вечностью запахло! Ну-ну…

Он встал, снял все так же без спроса дубленку, бросил ее на диван и некоторое время расхаживал перед письменным столом, за которым расположился внимательно наблюдавший за его движениями бригадир. Впервые в жизни Адольф Мирзоевич почувствовал себя значимым и мудрым — величиной вселенского масштаба, что ли…