Елена Караваешникова - Офицеры

Вагон, который в эту ночь разгружала бригада, был заполнен мешками с какой-то строительной смесью. Шуракен, бегавший кроссы с тридцатикилограммовым рюкзаком, полагал, что легко справится со своей новой работой. Но через некоторое время он стер руки до крови, а затем и взмок, как ломовая лошадь. Он был моложе, выносливей и сильней других грузчиков, но заточен под другую работу. Поэтому пришлось перенимать приемы местных профессионалов: как берут груз, как несут, сколько отдыхают. Работать стало легче.

Оплата по договору была аккордной. После окончания смены бригада собралась в закутке, где было устроено место для отдыха. Пока мужики переодевались, бригадир заполнил ведомость и начал вызывать грузчиков по именам. Шуракен по своим новым документам значился Василием. Бригадир назвал его имя, и Шуракен подошел к столу. Когда он взял ручку, чтобы расписаться в ведомости, то обнаружил, что пальцы с непривычки едва гнутся. Рядом с бригадиром стоял Витек — парень лет тридцати, ничем вроде не примечательный внешностью, но с какой-то неприятной цепкостью во взгляде. Пока Шуракен расписывался и получал деньги, въедливый взгляд Витька ощупывал его лицо и руки.

— Видал грузчика? — ехидно сказал он, показав бригадиру на ободранные руки Шуракена. —

У рабочего человека не бывает таких рук.

— Ладно тебе, Витек, вязаться. Парень нормально работает. Василий, — обратился бригадир к Шуракену.

— Я, — ответил тот.

— Надо бы прописаться.

— Я со всей душой. Только скажите, где ее, родимую, тут у вас берут?

— Где берут? Не знаю, где у вас, а у нас — известно где. У старух-спекулянток, спасибо Горбачеву. Давай, Витек, сходи с Василием. А то наши старухи — вороны пуганые. Незнакомому, пожалуй, и не продадут.

На привокзальной площади под фонарем стайка старух сидела на ящиках и торговала всякой огородной снедью. После того как Витек представил им Шуракена как своего, они продали ему водку.

Петренко был человеком, пьющим сурово, в одиночку. Эта привычка развилась у него от презрения и недоверия к людям. Он открыл сейф, извлек бутылку и стакан, налил, посмотрел в тусклое от казенной тоски зеркало и чокнулся сам с бутылкой.

— За папаху, — пожелал он себе.

За дверью набирал обороты скандал. Дежурный держал оборону против какого-то гада, ломившегося в кабинет. Он тупо отбивался казенными фразами, а неизвестный материл его хорошо поставленным армейским голосом. Петренко прислушался и одобрил точность формулировок подчиненного. Комендант убрал бутылку и запер сейф. Дверь распахнулась, и в кабинет внесло дежурного — именно внесло бешеной волей и яростью того, кто вошел следом. Петренко увидел десантника с капитанскими звездами на погонах. У офицера была хорошая выправка, напряженная спина, впечатление, однако, портила деревянная напряженность.

— Товарищ подполковник, — начал оправдываться дежурный, — я говорил ему: не положено без доклада.

— Свободен. Теперь сам разберусь. Петренко посмотрел в холодное лицо капитана.

Ему ответил немигающий напряженный взгляд. У капитана были темные, коротко, по уставу, подстриженные волосы и определенно старившие его усы. Официантка вряд ли признала бы в капитане в камуфляже блондина, обманувшего ее надежды.

— Капитан, почему нарушаете порядок? — веско спросил Петренко.

— А ворье на вокзале — это, по-вашему, порядок? — вопросом на вопрос ответил Ставр.

— Какое ворье? В чем дело?

— У меня украли деньги, билет. Я боевой офицер. Вы обязаны принять меры.

— Документы у вас тоже украли?

Ставр достал из нагрудного кармана документы и положил на стол коменданту.

— Так вы же уволены из вооруженных сил, — сказал Петренко, посмотрев его документы. — По какому праву носите военную форму и погоны?

— Я же сказал, я — боевой офицер! Комиссован по ранению. Я чести офицера не ронял, чтоб с меня погоны сдирать. — В словах и интонациях капитана звучала жгучая, неутихающая обида.

Петренко с пониманием взглянул на капитана и кивнул на стул:

— Садитесь.

Ставр поставил на пол чемодан и сел.

— Куда направляетесь? — уже не таким казенным тоном спросил комендант.

— В Вологду к боевому другу— Ставр тоже смягчил интонации, сделал их более доверительными.

Десантник, показавшийся вначале настоящим психопатом, оказался человеком вполне вменяемым. Он толково, без лишних эмоций объяснил Петренко, каким образом у него украли бумажник, понимая, что ворье и прочая бытовая уголовщина не входит в сферу ответственности военного коменданта. Но, оказавшись в затруднительном положении, он пошел не к презираемым ментам, а как военный человек обратился к военному же. Все это было очень понятно Петренко, поэтому он проникся к капитану сочувствием.