Андрей Щупов - Мессия

В доме напротив, где располагался катран или, выражаясь языком более доступным, — подпольное казино, с шумом распахнулась дверь. Одного за другим вывели троих и молча принялись избивать. Сначала дубинками, потом ногами. Зрелище было отвратительным, и все же я продолжал наблюдать. А что мне оставалось еще делать? В такой уж неподходящий момент я выбрался на крышу. Кроме того, людям свойственно нездоровое любопытство. Здоровое, впрочем, тоже. Картины потасовок их возбуждают. Сие неприятно сознавать, но это факт. И я не исключение из общего правила, хотя гордиться тут, собственно, нечем.

Троих страдальцев внизу увечили долго, с подловатым мастерством. Я мог бы побиться об заклад, что никто из них больше не поднимется. Однако, я ошибся. Двое встали тотчас после ухода служащих казино. Третьего, стонущего, с разбитой головой, они неловко подхватили под мышки, спотыкаясь, поволокли по улице. Я позволил себе расслабиться. По крайней мере они его не бросили.

Но до чего живуче иное человеческое существо! И как несправедлив жребий!.. Твердолобые битюги после изощренных побоев отделываются синяками и шишками, пьяные вымогатели вываливаются из окон, по утру удивляясь, что бок и рука как будто немного побаливают, и в то же время люди, с которыми мы дружим, к советам которых прислушиваемся, — сплошь и рядом погибают от нелепых случайностей. За примерами не надо далеко ходить. Мой сосед, зоолог с мировым именем, ночью приблизился к окну и получил пулю в сердце. Ее выпустил один из завсегдатаев катрана, не целясь, наобум, желая проверить исправность оружия. Он только что его приобрел за достойную цену и был обуреваем сомнениями… Другого бедолагу, редактора издательства, где я не так давно подрабатывал, остановил на улице патруль и шутки ради заставил нюхнуть слезоточивого газа. Вместе с последними слезами старикашку покинула и жизнь. Газ вызвал остановку сердца, какой-то диковинный спазм. Патрульных, конечно, оправдали. Откуда им было знать, что старичок такой хлипкий?

Горькое наше время способно оправдать все. Впрочем, горькое оно — только для нас — сегодняшних завсегдатаев дней. Позже его, разумеется, подретушируют, добавив романтических оттенков, не забыв обмакнуть в розово-голубое. Вполне возможно, что некий эрудированный историограф придумает ему и величественное название. Скажем, Время Великих Перемен, а то и вовсе — Начало Всех Начал. Ведь были уже Ренессанс-1 и Ренессанс-2, отчего бы не появиться и номеру третьему?..

Смешно. Забавно. Но, копая архивы прошлого, благополучные потомки наверняка будут завидовать нам. Как мы сейчас завидуем им…

Неожиданно я вспомнил, как в неказистом, притулившемся к катрану бараке живьем сгорело несколько семей. Кто-то разнес слух, что это секта самоубийц, да только знавал я кое-кого из них. Сектантством там и не пахло. Да и вещи, говорят, выбрасывали из окон — надеялись спасти. А в общем, память не такая вещь, чтобы рыться в ней, как в куче тряпья. Я мог бы рассказывать и рассказывать. О всех, кто когда-либо жил поблизости, о тех, с кем приходилось вместе работать. О Зое — в прошлом черноволосой красавице, в настоящем — женщине с обожженным лицом, потерявшей в аварии всю свою семью, о застенчивом инвалиде, вежливом, улыбчивом и предупредительном, скончавшемся от банальной язвы, о многих-многих других.

Характерная особенность нашего времени (а может, и любого другого) в том и заключается, что оно не обошло никого. Любая жалоба, в сущности, нелепа, так как адресована к тем, кто в свою очередь готов сетовать на собственные невзгоды. Подобный хор жалобщиков — не лучший фон для воспоминаний. Оглянувшись вокруг, хочется немедленно заткнуться. Да и на что они — такие воспоминания? Не радуют, не греют. Только лишний раз подталкивают к скучной мысли, что смерть легко превращается в обыденность, что умирать следовало раньше, когда еще хватало сил оплакивать и сочувствовать, устраивать поминки и сочинять пышные некрологи. Сегодняшние покойнички примелькались. Слишком уж много их, чтобы можно было с прилежанием грустить о каждом. Сочувствие — та же вода, а сердце — вещь не бездонная и подобно колодцу в жаркие времена имеет свойство пересыхать. Слез нет и отклика тоже. Самое большее, на что мы способны, на что отваживаемся, это вздыхать, размышляя, что от судьбы не уйдешь, что жизнь — штука коварная и даже круговая оборона не убережет от печального конца. Словом, печали настолько через край, что поневоле задумываешься, а не в ней ли истинный смысл? Слишком уж мы слабы, чтобы противостоять обстоятельствам, и не столь умны, чтобы предвидеть все.