Михаил Нестеров - Умный выстрел

— Не знаю почему, но я верю вам. Хочу верить, — быстро исправилась она, — может быть, потому, что больше некому. Я не могу довериться тем, кто сейчас называет себя полицейскими, — я слишком хорошо изучила их, поверьте. — Она взяла паузу. — В тот вечер ему кто-то позвонил. Кто именно, я не знаю. Звонок был на городской номер. Николай чертыхнулся. Взял ключи от машины и ушел. Вернулся за полночь. На следующий день ходил сам не свой, на вопрос: «Что случилось?» — отмахнулся: «Так, грохнули одного мента».

— Это означало, что он знал этого мента.

— Да, я тоже это так поняла.

— Дальше.

— В тот день… ну, когда он ушел и больше не вернулся — снова звонок. Он снова выругался. Опять схватил ключи и ушел. Похоже, звонил тот же человек. Этим звонком и выманили Николая из дома. Я вам помогла?

— Надеюсь, что да, — ответил я.

На следующий день, ровно в половине одиннадцатого, я вошел в кабинет Александры Сошиной, оставив в приемной коробку конфет для секретаря. Я был в том же прикиде, что и вчера, судья же раскрепостилась: розовые туфли с открытым носом, широкие джинсы и толстовка навыпуск — такая одежда то ли подчеркивала ее привлекательную полноту, то ли скрывала лишние килограммы. Если бы у меня было десять предложений, как стать стройной (и этот вариант одежды в том числе), я бы предложил Сошиной именно этот. В голове у меня родился термин «идеальная полнота». Некоторым для идеала нужно уморить себя голодом, судья же, сев на диету, утратила бы миловидность. Наконец-то я подобрал точное определение. Pretty, как говорят англичане. Pretty woman.

Рядом с образом судьи я пристроил свой. Получился кадр из пародии на фильм Клода Лелуша «Мужчина и женщина», а в авторском переводе, наверное, — «Мужик и баба».

— Чему вы улыбаетесь? — спросила судья, нахмурившись.

— Главное, чтобы это не вошло в привычку.

— Что — не вошло?

— Второй день подряд вы встречаете меня одним и тем же вопросом: чему я улыбаюсь.

— Вот и я о том же: вы всегда такой веселый?

— Только эти два дня.

— Вот на этом сроке давайте и остановимся. — Сошина демонстративно глянула на часы. — Куранты еще не пробили двенадцать. Какое у вас ко мне дело?

— Вы справедливая судья? — начал я издалека.

— Я отвечу так: когда моя строгая половина говорит: «Наказать», моя добрая половина уточняет: «Как строго наказать?»

— Значит, руководствуясь этим принципом, вы избрали для Вадима Перевозчикова содержание под стражей?

— Как меру пресечения — да.

— То есть вы понимаете, о ком идет речь.

— Разумеется. У меня хорошая память.

— Вы и дальше намерены оставить его под арестом?

— Хотите узнать мою позицию или мое мнение?

— Они отличаются?

— Мое мнение: такой, как вы, запихнет куда поглубже…

Я демонстративно огляделся:

— Здесь порно не снимают?

— Вам виднее, — тонко намекнула она на то, что ее дистанционно могут поставить в любую позу.

— Вы не ответили на вопрос: вы намерены оставить Перевозчикова под арестом?

— Если я скажу «да», это будет правильный ответ?

— Неправильный. Вы измените меру пресечения… на подписку о невыезде.

— Даже не домашний арест. О как!

На лице судьи можно было прочитать: «Все это незаконно, понимаете?» По сути дела, она противилась тому, что ею начали «деспотически распоряжаться».

— Пожалуйста, сделайте для нас следующее: свяжитесь с адвокатом Вадима Перевозчикова и порекомендуйте ему обратиться к вам с протестом на судебное решение.

Сошина вышла в приемную, оставив дверь в кабинет открытой. Она говорила с секретарем вполголоса, так что я услышал только обрывки фраз. Но из них мне стало понятно, что она затребовала протест, поданный адвокатом Перевозчикова.

— Он был подан вчера, — пояснила Сошина, вернувшись с бумагой от защиты. Она повернула его ко мне на секунду, так что я успел пробежать его глазами только по диагонали. — Я намерена рассмотреть его сегодня, — закончила она, — в двенадцать часов ровно.

— Надеюсь, теперь все вопросы сняты, — ответил я, вставая со стула. — Спасибо за сотрудничество.

Ее рука потянулась к телефону. Но, глянув на меня, она отдернула руку. За твердым голосом и взглядом просматривалось состояние сильной тревоги. Она боялась меня как представителя «темного мира», в который я ее окунул. Что же, еще какое-то время она будет жить в набегающих, как волны, сомнениях и вспоминать обо мне как о «силовой составляющей президентской команды». Мое состояние несильно отличалось от ее настроения. Один телефонный звонок разобьет мое существование вдребезги.