Михаил Нестеров - Умный выстрел

Переговоры с секретарем Сошиной заняли несколько секунд. Несколько минут ушло на оформление пропуска, и вот я вначале слышу голос спешащего куда-то секретаря, представившего меня на скорую руку: «К вам Баженов Павел Ильич», потом — впервые вижу кусок нервов, завернутый в мантию. Этот сверток осталось бросить на весы и продать какому-нибудь гурману-каннибалу. Мои глаза выразили легкую иронию, и эта мимика не укрылась от Сошиной.

— Чему вы улыбаетесь?

Я не стал утаивать своих мыслей:

— Представил вас без мантии. Добрый день.

Опустив приветствие, она вопросительно и совсем необязательно приподняла бровь.

— Ваша фамилия Баженов?

— Точно.

И только сейчас решила поздороваться со мной:

— Здравствуйте, Павел Ильич.

— Называйте меня по имени — Пашей, — предложил я.

— Паша Баженов? — попробовала судья и того и другого и тоном скороговорки про Сашу, шоссе и сушку. — Вы не такой, каким я вас себе представляла.

— Разочарованы?

— Присаживайтесь.

Я принял предложение и не без интереса рассмотрел, чем питаются судьи во время перерыва между заседаниями. Это «большой» (литровый) фруктовый йогурт с кусочками ананаса и глазурованная булка размером с батон. И только теперь я пришел к выводу, что какой-то специальный режим питания — не для Сошиной. Если ее посадить на диету, она потеряет привлекательный румянец, ее симпатичные пухлые щеки обвиснут, изо рта потечет голодная слюна, и она начнет бросаться на каждого. В общем, легкая и совершенно здоровая полнота была ей к лицу. И чем-то она мне напомнила британскую певицу Адель с ее пышными формами и неповторимым голосом.

Видимо, я подпортил судье аппетит: она выпила всего пол-литра йогурта и съела полбатона. Так и сбросит в весе, если мы часто будем встречаться, подумалось мне.

— Чем могу вам помочь?

— Нам, — акцентировал я, пытаясь довести ее воображение до кремлевской роскоши.

— Я и сказала — вам. Мне что, нужно было выпрыгнуть из штанов, чтобы подчеркнуть множественное число?

— Знаете, я не богат, чего не скажешь о моем воображении.

Меня так и подмывало «расшифровать» этот мой тонкий комментарий: «Было бы любопытно взглянуть, как вы выпрыгиваете из штанов и при этом что-то акцентируете».

— Давайте останемся друзьями, — предложил я голосом такой высоты, которым собираются сообщить о разводе. — Если вы заняты, если у вас есть другие причины отложить разговор, давайте отложим его до лучших времен. Насколько мне известно, такие времена вступят в силу завтра, когда кремлевские куранты пробьют двенадцать. Вот мой номер телефона, позвоните нам.

Я вручил ей визитку, на которой были только мои фамилия, имя, отчество и номер сотового телефона. Белые символы на черном фоне. Этакий аналог спецномера на служебной машине. Черная метка.

Я считал, что повел себя правильно. Моя задача — наладить с судьей отношения, которые вписались бы в шаблон под названием «Укрощение строптивой». Я — это я, команда — это команда. Команда, согласно моей теории, — безмозгла и черства, а я наделен разумом и чувствами. И даже способен на компромисс. Я дал ей пищу для ума. А по правде говоря, моя миссия держалась на одном телефонном звонке. Но если переименовать миссию в аферу, то все вставало на свои места. У судьи много дел (и это прозвучало в моей голове как каламбур), но ее мысли часто будут обращаться ко мне. У меня же только одно дело, и я буду думать только о судье. И пусть она обвыкается.

Сошина сама позвонила мне в половине восьмого вечера. К этому времени я успел собрать достаточную информацию для работы с ней. Там не было ее привычек, но отмечались ее профессиональные навыки. Этот пакет контрольной информации, включавший в себя ее семейное положение (она была не замужем), позволил мне составить более или менее полное представление об этой тридцатилетней женщине и вести с ней равный, с небольшим креном в мою сторону, диалог. «Завтра в десять тридцать вас устроит?» — «Да», — ответил я. «До встречи», — попрощалась она со мной. Снова отметив время, я отказался выкинуть шутку и явиться к ней через три часа — в десять тридцать вечера, набрав на пульте домофона номер ее квартиры.

Я был в предвкушении встречи с судьей — не бог весть какое событие, но оно могло стать ключевым в моем частном расследовании. Но до того мне необходимо было повидаться с Пронырой. Кажется, он нашел для меня кое-какую информацию.

Так и оказалось. На столе перед Пронырой лежала стопка писчей бумаги. И он, демонстративно перебрав листы большим пальцем, словно намекая на шелест бумажных купюр, с места в карьер заявил: