Владимир Моргунов - Кто закажет реквием

В доме его ждали. Мужчина, внешность которого заставляла вспомнить Шварценеггера, только более сухощавый и с еще более высоким из-за залысин лбом, встретил гостя на веранде, залитой лучами щедрого еще солнца.

— Шпрехен зи дойч, Иван Васильевич? — гость радостно осклабился.

— Все бы тебе дурачиться, Елисеев, — беззлобно проворчал тот, кого он назвал Иваном Васильевичем. — Но чувствую, что у тебя полный порядок.

— Вестимо, — гость перестал улыбаться. — Зря вы беспокоитесь, зря самолично все хотите проконтролировать. Ведь в этих местах, да в эту пору года, русских, даже «новых», не густо бывает. Могут, знаете ли, обратить внимание.

— Кто?

— Да та же БНД.

— Ладно, пусть себе обращает. Я есть лицо официальное, представитель солидной державы, с которой они, хотят или не хотят, должны считаться. Что удалось сделать?

— То, что и задумывали. Аудиозапись не удалась, как и предполагалось. А вот с видео — полный порядок. Есть у меня специалист, к завтрашнему дню по артикуляции губ подробнейшую «распечатку» сделает. Но, похоже, этот длинный тип был не единственным — кроме меня, естественно — кто интересовался «Угрюмым». Там, на озере, пара дилетантов задумала убрать моего друга Детлефа Петцольда. Вам эти люди известны?

— Откуда? — вид Ивана Васильевича давал возможность предположить, что он говорит правду.

— Нет, «Угрюмого» и в самом деле глупо было бы убирать. Он очень способный, очень толковый агент. А потом он мне почти что друг уже — я столько за ним следил, что вроде как сроднился с Петцольдом уже.

— Это ваши дела. Вы из одной с ним лавочки, вот и разбирайтесь друг с дружкой. Мне же важно, чтобы теперь гонец от «Угрюмого» не оказался более прытким, чем мои люди.

Последнюю фразу Иван Васильевич произнес не то, чтобы вполголоса, но даже как-то под нос себе, так что собеседник вряд ли понял что-то.

В это время из автомобиля, стоявшего метрах в тридцати от виллы, на которой происходил вышеописанный разговор, двое мужчин вели наблюдение. Ни Иван Васильевич, ни Елисеев — подлинные ли это были имена, не так уж вaжно — не позаботились о том, чтобы застраховать себя от подслушивания. Елисеев считал, что свое дело он уже сделал, ему особенно страховаться уже и ни к чему. Он достаточно подстраховался уже тем, что отправил на тот свет официанта. Вероятность того, что парень станет пересчитывать деньги уже сегодня, была практически стопроцентной. Деньги, конечно, не пахнут, но состав, нанесенный на бумагу внутри пачки, проникнув в организм через поры кожи, уже через несколько минут приведет к остановке сердца. Еще через десять-двадцать минут этот химический состав полностью испарится, и даже специальный анализ, если ему подвергнутся деньги, даст нулевой результат.

Иван Васильевич, хотя и работал в органах госбезопасности более четверти века, больше привык наступать, нежели обороняться, такова уж была специфика его службы.

— Отлично, — кивнул один из наблюдателей — Теперь-то мы знаем, кто поведет «курьера». Двое придурков на озeре внесли большую сумму, надо сказать. Вовремя мы их… отделали.

— Но мне все же кажется, что эти уголовники как-то были связаны с «Иваном Васильевичем». Его можно назвать ангелом смерти, он ликвидатор по амплуа и по призванию, хотя вообще довольно заурядный тип, тонкостью мышления никогда не отличался. Так что, сказанное им «Елисееву», будто он не имеет понятия о людях, намеревавшихся убрать «Угрюмого» на озере, не следует воспринимать слишком уж серьезно.

— Версия, может быть, и достаточно оригинальная для того, чтобы быть правдивой, но… — с сомнением в голосе произнес первый наблюдатель. — Ведь «Иван Васильевич» хотя и из «дуболомного» ведомства, но все же профессионал. Зачем же ему было пользоваться услугами каких-то кретинов?

— Сейчас все переменилось. Ведь эти кретины пользуются услугами спецслужб.

— Н-да, против этого трудно что-либо возразить. «Елисеева» оставим в покое?

— Да, до лучших времен. Теперь все внимание — на людей «Ивана Васильевича».

Москва.

19 сентября, воскресенье.

Кирилл Беклемишев встретил Клюева и Бирюкова на перроне Курского вокзала. Беклемишев ничуть не изменился со времени их весенней встречи, даже борода была точно такая же, «трехдневная». Черная куртка обтягивала его необъятные плечи и грудь, делая Кирилла похожим уже не на Джанфранко Ферре или Лючиано Паваротти, как острил по адресу приятеля Клюев, а на нечто монументальное, неподвластное времени и прочим стихиям.